— На удалении пятьдесят — пятьдесят пять два самолета, — вдруг доложил оператор Веденееву и тотчас же связался с летчиком первого самолета.

— Семь сорок, я — Аметист двенадцатый. Как слышите, ваша высота?

— Слышу отлично, — прохрипело в динамике. — Высота четыре тысячи.

Оператор взглянул на освещенный узким лучом света график определения поправок вертикальной скорости снижения и дал Лобанову команду.

— Семь сорок, держать вертикальную пятнадцать. — Это значило, что летчик должен был снижаться с вертикальной скоростью пятнадцать метров в секунду.

— Понял, — ответил летчик.

Теперь необходимо было дать команду Шатунову, который, как только начался снегопад, отстал на несколько километров, чтобы не столкнуться с Лобановым.

— Семь пятьдесят, ваша высота? — спросил у Шатунова оператор.

— Две с половиной.

— Держать горизонт до моей команды.

Летчик должен был идти без снижения.

Оператор то и дело запрашивал высоту то у одного летчика, то у второго, говорил им, с какой скоростью снижаться к земле.

Веденеев стоял за спиной у оператора и контролировал его работу. Он был так напряжен, что не заметил, как я подошел к нему и встал рядом.

Система посадки, установленная на нашем аэродроме, состояла из нескольких радиолокаторов.

Пока действовал только обзорный. Он предназначался для обнаружения самолетов и для контроля за их движением в районе аэродрома.

Когда самолеты были на удалении тридцати километров от полосы, Веденеев связался по телефону с операторами посадочного радиолокатора, находившегося на другой машине.

— Смотреть, удаление тридцать на курсе.

Через некоторое время на индикаторе курса появилась светящаяся отметка — управляемая оператором курса антенна захватила самолет. Он летел в направлении аэродрома.

Вспыхнула отметка от самолета и на индикаторе глиссады, который показывал, по какой кривой снижается этот самолет.

Теперь руководство посадкой взял на себя Веденеев.

Круглые зеленоватые экраны светились в темноте, как глаза какого-то огромного доисторического животного. Экраны говорили Веденееву, держит или нет летчик точный курс на посадочную полосу, правильно ли снижается.

— Семь сорок, до дальней десять, на курсе на глиссаде, — сообщал он Лобанову, и тот знал, что идет в нужном направлении, снижается под заданным углом, а до дальней приводной радиостанции ему осталось лететь десять километров.

Через минуту на обоих экранах появился второй самолет.

Начальнику посадки показалось, что Шатунов может сблизиться с Лобановым. Веденеев поднес микрофон ко рту:

— Семь пятьдесят, уменьшите скорость на десять.

— Понял! — ответил Шатунов. А потом спокойно, как будто это было каким-нибудь пустяком, доложил: — Сдвинуть рычаг управления двигателем не могу. Заклинило.

— Немедленно переходите на горизонтальный полет! — вдруг закричал испуганный Веденеев. Он знал, что Шатунов мог в любую минуту наскочить на Лобанова.

— Понял! — все так же спокойно ответил Михаил. И этот спокойный голос подействовал на Веденеева отрезвляюще. Он взял себя в руки и, сняв телефонную трубку, доложил о случившемся на КП.

— Семь пятьдесят, наберите высоту тысяча метров! — приказал Шатунову руководитель полетов.

— Помял.

— Попытайтесь убрать газ! — последовала новая команда, как только высота была набрана.

— Пытался, ничего не получается.

Чувство тревоги охватило всех, кто находился на земле.

Нам стало ясно: у Шатунова был один выход — катапультироваться, покинуть самолет.

И мы ждали такой команды. Между тем Веденеев продолжал сажать Лобанова.

Как только Николай оказался над дальней приводной радиостанцией, специальный бортовой маркерный приемник включил на приборной доске в кабине самолета сигнальную лампочку, а в наушниках у летчика затрещал звонок.

Веденеев напомнил Лобанову:

— Проверьте щитки, шасси, — то и другое к этому времени должно быть выпущено.

Руководитель посадки ни на секунду не выпускал из поля зрения Лобанова и все время информировал, правильно ли он летит, давал поправки. От перенапряжения у него выступили на лбу бисеринки пота.

После прохода дальней самолет начал снижение к посадочной полосе. Наступили самые ответственные минуты и для летчика и для Веденеева.

Начальник посадки спросил:

— Семь сорок, полосу видите?