В комнате напротив послышались голоса и смех. Мне захотелось узнать, кто будет нашими соседями, и я постучал в дверь.

Там зашуршали газетой, потом ответили сразу два голоса — и передо мной предстали Лобанов и Шатунов. Они сидели на подоконнике и что-то поспешно дожевывали.

— И вы здесь! — вырвалось у меня. — Вот здорово!

— А что, мы ничего, — Лобанов соскочил с подоконника и сделал нарочито испуганное лицо — это у него здорово получалось. — Присаживайтесь…

— На чем стоите, — улыбнулся Шатунов своей мягкой обвораживающей улыбкой.

— А что, это идея! — Николай сел на чисто вымытый крашеный пол, по-турецки сложив ноги.

Мы с Шатуновым тоже сели. Настроение у всех было приподнятое. Не прошло и года, а мы уже получили прекрасные комнаты. Не всем у нас в полку так повезло, но дело явно шло к этому, потому что рядом еще закладывали два дома.

Зашел разговор о предстоящем женском дне.

— Твоя мамочка не выйдет еще к этому времени? — спросил Лобанов и покрутил на мизинце серебряное кольцо с гравировкой.

— Кажется, нет.

— Давай в нашу компанию приходи.

— А что за компания?

— Брось ерунду городить, — остановил Николая Шатунов. — Чего он там не видел. Да и мне не хочется идти в твое «злачное местечко».

— Почему?

— Так, не хочу, да и всё. Лучше пойду к нам на концерт.

— Терпеть не могу самодеятельность.

— А я стильных девочек.

— Ну какой там стиль!

— Самый низкопробный. А ты его еще и в армию тащишь.

— Ну, знаешь…

— Знаю. Зачем выбросил пружину из фуражки? Чтобы блинчиком сидела. Зачем наватил плечи и нацепил самые большие погоны, какие только нашлись в военторге?

Друзья чуть было не поссорились, но мне удалось свернуть разговор с опасной дорожки, рассказав им о намерении Нонны Павловны. Дело в том, что после смерти Кобадзе она возглавила самодеятельность. И вот теперь ее участники готовили какую-то необыкновенную программу, составленную еще самим капитаном. Мой рассказ заинтересовал друзей.

Когда Лобанов вышел из комнаты (он был обидчив, как барышня), Михаил сказал:

— Понимаешь, попали мы в прошлое воскресенье в город и познакомились с девочками. Они привели нас домой. Пришли еще какие-то подружки и ребята, притащили пластинки, сделанные из рентгеновских пленок. Устроили танцы под радиолу. Я с одной танцевал — так думал, она на меня залезет. А потом появилось вино. А потом снова танцы до упаду. Колька был в восторге, а мне эта свистопляска не понравилась, не пойду туда больше.

Откровенность Шатунова меня удивила, — видно, здорово у него накипело на душе, если он решился рассказать мне об этом. А впрочем, я давно уже заметил, что Михаил все больше доверялся мне. Мы все чаще с ним разговаривали на досуге.

— И Кольку бы надо отговорить, — сказал я, подумав, как трудно бывает военным найти себе подруг. Михаил словно прочитал мои мысли.

— Колька ссылается на то, что в заводских или там в каких других коллективах знакомства и симпатии возникают на основе общих интересов. Ребята и девчата знают друг о друге почти все. А мы живем в замкнутом треугольнике — аэродром, столовая, дом. С женщинами знакомимся и влюбляемся на танцульках. Да и такая возможность не всегда и не у всех имеется. У нас нет времени на проверку чувств, на то, чтобы съесть с человеком тот пуд соли, без которого невозможно глубоко узнать человека. У нас часто всё решает первое впечатление, или старая школьная дружба, или первый поцелуй…

— Да, это верно, — я вспомнил о женитьбе Пахорова на женщине, которой стали чужды интересы мужа, и к чему это привело. — Это очень верно.

— Ничего здесь верного нет. Возьми самого себя, — продолжал Шатунов. — У тебя чудесная жена, а между тем вы встретились с ней не на аэродроме.

Мне стало неудобно и вместе с тем было приятно слышать такой отзыв о жене от Шатунова, потому что Шатунов говорил только правду, но это немного и смущало.

— И у тебя будет чудесная жена. — Я встал, потому что немедленно решил идти к Люсе. — Когда вы думаете перебираться?

— Сегодня. Койки да книги перетащить недолго.

— Ну твои книжки потаскаешь!

— Ничего, управлюсь. Мне хозяин тачку дает. А ты когда?

— Еще не решил. Посоветоваться надо. Хочу начертить ей план квартиры, — я стал обмерять шагами комнату друзей. — Соседям она будет рада.

— Не знаю. Вряд ли.

— Почему же?

— Холостяки — беспокойное племя. Но, конечно, постараемся очень не докучать вам.

— Да уж ладно.