Эта мысль, такъ счастливо пришедшая въ голову, могла все устроить. Онъ накинулъ пальто.

— Куда ты?..

— Нужно, я сейчасъ… скоро вернусь. — И ушелъ.

Прохоровъ возился съ чемоданомъ.

— Ничего, братъ, потерпи… Тамъ больше терпятъ и всегда терпятъ… Мы многимъ обязаны народу… и мы должны идти къ нему, помочь… даже умереть съ нимъ, если придется… Многаго ты не понимаешь еще!..

Прохоровъ поднялся съ пола. Снова волненiе овладѣло имъ. Онъ подошелъ къ Сенѣ, положилъ ему руку на плечо и взволнованнымъ голосомъ продолжалъ:

— Если бы ты зналъ все!.. все о своемъ народѣ… Родной онъ намъ съ тобой!.. Изъ него мы съ тобой вышли!.. — Онъ крѣпко стиснунлъ плечо Сени. — Если бы ты зналъ! Вѣдь все, все, что ты видишь, все это народъ далъ, — его потъ, трудъ его тяжкiй… все!.. Гордись!.. Вѣдь твои это дали… наши отцы, матери, дѣды!.. Университетъ, больницы, дороги, всѣ эти зданiя, все это богатство, — онъ указалъ на городъ, уже окутанный весенними сумерками, — далъ народъ!.. Все это на народномъ трудѣ стоитъ… А онъ… нищiй онъ, Сеня. И знай, что придетъ время, и народъ скажетъ: „А мнѣ что дали?“ И, если мы всѣ поймемъ это, если придемъ къ народу, протянемъ къ нему руку и скажемъ:

„Другъ иой, братъ мой!.. не падай душою“… — Голосъ Прохорова задрожалъ. — Тогда… тогда все измѣнится… Воскреснетъ народъ, выпрямится во весь ростъ и пойдетъ онъ шагать впередъ смѣло и твердо къ новой жизни, счастливой… Есть, Сеня, поэтъ Надсонъ… какъ-нибудь дамъ тебѣ… И вотъ этотъ поэтъ сказалъ:

„И не будетъ на свѣтѣ ни слезъ, ни вражды,

Ни безкрестныхъ могилъ, ни рабовъ,

Ни нужды, — безпросвѣтной, мертвящей нужды!..

Онъ оборвалъ. Жгучая грусть защемила сердце отъ этихъ словъ у Сени. Слезы просились изъ сердца, хотѣлось слушать, страдать и плакать.

— Понимаешь ты меня?..

— Я все понимаю, — вырвалось у Сени. Онъ плакалъ не отъ сознанiя того, что онъ смутно понялъ, а отъ охватывающаго его волненiя, котораго онъ не понималъ.

— А разъ понялъ, помни, помни всегда! Мы съ тобой изъ народа вышли, мы и не должны забывать его… Иначе мы съ тобой будемъ… подлецы!..

Въ комнату постучали, и вошелъ Кириллъ Семенычъ.

— Темъ… Хозяева дома?..

— Здѣсь, здѣсь… Идите. — Зажжемъ лампу.

— Провѣдать зашелъ…

— Кириллъ Семенычъ, возьмете меня къ себѣ? — сказалъ Сеня.

Старикъ удивился. Прохоровъ передалъ все, что случилось.

— Господи! братики вы мои!.. голуби вы мои… Да что это?. Да что я, чортъ, прости Господи?.. Да я… да я… Мѣсто я нашелъ… на 35 рублей…

Сократъ все устроилъ… Да я всѣхъ могу взять!.. Ученые люди!.. Не ученые вы, а прямо… химiя, можно сказать!.. высокая геометрiя!.. На такое дѣло идете!.. Да вѣдь это… медицина это!.. Правильные вы люди…

Онъ не могъ больше говорить, и Сеня замѣтилъ, какъ глаза Кирилла Семеныча заморгали.

Наконецъ, вернулся Семеновъ.

— А, Кириллъ Семенычъ… здравствуйте, физика, химiя и энциклопедiя!.. Мудрецу!.. — Онъ весело хлопнулъ его по рукѣ.

— Сдѣлано дѣло! То-есть, все хорошо устраивается!.. Переходишь на новое мѣсто, до нашего возвращенiя, — сказалъ онъ Сенѣ.

— Я бы его взялъ, — скзалъ Кириллъ Семенычъ.

— Нѣтъ, такъ лучше. Это чудный человѣкъ, этотъ профессоръ… Кириллъ Семенычъ!.. его за границей знаютъ!.. Сеня при лабораторiи будетъ… Онъ и жалованье ему дастъ…

— Ра… лабораторiя?.. Чего лучше!.. Нѣтъ, тебя прямо къ нему… Про-фес-соръ!.. — онъ поднялъ палецъ. — Нѣтъ, ты къ нему…

— Такъ ѣдемъ? — сказалъ Прохоровъ.

— Да. Завтра запишемся, и въ дорогу.

— Голуби вы мои, орлы!.. — восторгался Кириллъ Семенычъ… Вотъ тоже докторъ у меня есть знакомый, изъ студентовъ тоже… Ужъ и горячъ!.. и-и-и… Съ рабочаго человѣка денегъ нипочемъ не беретъ… А и вы ему не уступите… А почему? — Онъ значительно поглядѣлъ на всѣхъ. — На-у-ка!.. вотъ такъ штука!..

И Кирилъ Семенычъ залился добрымъ смѣшкомъ.

Новая служба у профессора Фрязина была не службой. Это былъ цѣлый рядъ новыхъ впечатлѣнiй. День за днемъ раскрывалась передъ Сеней та тайна, въ которую былъ окутанъ и самъ профессоръ, и его лабораторiя.

Первое время все для Сени было непонятно и странно; все кругомъ было таинственно. Банки и стклянки, чудные приборы, жидкости въ баночкахъ съ ярлычками, порошки, вѣсы подъ стекляннымъ колпакомъ, какой-то инструментъ, съ трубочками и колесиками, на маленькомъ столикѣ противъ окна. Громадные картоны стояли одинъ надъ другимъ на полкахъ. Плита съ газовыми рожками и таганчиками занимала цѣлый уголъ. Глыбы земли лежали на стеклянныхъ тарелкахъ подъ колпаками. По стѣнамъ висѣли ящички съ сѣменами. Цѣлые ряды сосудовъ съ прорастающими зернами стояли въ особыхъ тепличкахъ. Для чего все это было нужно профессору?