Шрифт:
— Отъ радости плачу, сыночекъ, отъ радости. Да ужъ и измаялась я…
За сердце взяло Сеню отъ этихъ словъ, отъ тона голоса. Ему вдругъ ясно бросилось въ глаза сморщенное лицо матери, безжизненное, одеревенѣлое, съ впалыми щеками въ ея 38 лѣтъ. Да, она уже почти старуха; свѣжiя краски стерла тяжолая работа и недоѣданiе; фабрика высосала соки.
Онъ подошелъ къ ней, обнялъ и сѣлъ рядомъ.
— Мама!.. Вѣдь жизни ты не видала… А какая она хорошая, жизнь-то!..
Онъ обнималъ ее и чувствовалъ, какъ ея худое тѣло, ея угловатыя плечи забились въ его мощныхъ рукахъ, затрепетали, какъ подбитая птица.
Поняла ли Степанида, что ея жизнь прожита, и ея уже не вернешь, или она плакала отъ счастья?..
Николай, съ суровымъ лицомъ, смотрѣлъ и молчалъ. Никогда еще не раздавалось здѣсь такихъ ласковыхъ словъ, берущихъ за сердце, не проливалось такихъ хорошихъ слезъ, слезъ тихой скорби, покорности и сожелѣнья. Ясно, какъ никогда, почувствовалъ онъ, какъ въ душѣ переворачивается все, все, что осѣло тамъ годами.
— Степанида… — тихо сказалъ онъ. — Ты… Степанида… Ты не разстраивайся… Чево?.. ничево… Жить будемъ теперь, жи-ить… Отдохнешь теперь, Степанида… Онъ у насъ теперь… онъ…
И только теперь понявъ, какая перемѣна произойдетъ теперь въ его жизни, охваченный хлынувшими новыми чувствами, онъ ощутилъ, какъ у него захватило что-то въ горлѣ, зажгло въ глазахъ. Онъ пересилилъ себя, глубоко вздохнулъ, покрутилъ головой и сказалъ.
— Дѣла!.. Какъ оборотилось-то!..
На слѣдующiй день было воскресенье, и вся семья отправилась въ сельцо Иванково къ обѣднѣ, чтобы показать госья. Батюшка послѣ обѣдни поздоровался съ Сеней рука за руку, что очень польстило Сидоровымъ, и даже вызвался отслужить панихиду на могилкѣ дѣда Савелiя и бабки Василисы, что еще болѣе удивило всѣхъ. Панихида вышла торжественной.
Дьячекъ Иванъ Прохорычъ завалился, какъ никогда. И день-то чудесный выдался. Жаворонки пѣли, какъ на Пасху, въ березкахъ посвистывали синицы, плакали пѣночки, въ рябинахъ трещали скворцы. Бугорокъ съ повалившимся крестомъ заросъ густой травой. Убогое кладбище давно не видало такой большой толпы.
Сеня стоялъ и думалъ о дѣдѣ Савелiи, о всемъ томъ, съ чѣмъ связана была память о немъ.
Тысячи тружениковъ лежали подъ бугорками, не дожили до счастливаго времени. А оно идетъ, оно близко, это время, — думалъ Сеня. А они, что стоятъ около, дожили ли? доживутъ ли? И онъ хотѣлъ, чтобы дожили, и онъ вѣрилъ, что они доживутъ.
Онъ положилъ земной поклонъ. На него пахнуло сырой землей, знакомымъ запахомъ прѣли, земляной силой, которую онъ такъ любилъ въ дѣтствѣ, онъ и дѣдъ.
— „Дѣдъ Савелiй! слышишь?“ — хотѣлъ ыб крикнуть Сеня. — „Твой Сеня пришелъ!.. пришелъ къ своей землѣ… Встань, дѣдъ!“
— Вы теперь знатокъ по части землеудобренiя-то. Ежели что понадобится, ужъ не откажите порекомендовать… Вотъ все хочу… — и батюшка сталъ толковать о хозяйствѣ.
На другой день Сеня уѣхалъ къ мѣсту службы.
Глава XXVIII. На порогѣ новой жизни
— Николай Александоровичъ здѣсь? — спросилъ Сеня у сторожа N-ской земской управы.
— Здѣсь, ваше благородiе… пожалуйте!
Онъ вошелъ въ канцелярiю, гдѣ писали и щелкали на счетахъ человѣкъ девять, и прошелъ въ кабинетъ предсѣдателя.
— Сидоровъ, Семенъ Николаевичъ… — отрекомендовался онъ и передалъ письмо Василiя Васильевича.
— Ну вотъ, очень прiятно. Позвольте познакомить… Андрей Константиновичъ Вихревъ, нашъ агрономъ…
— Скоро вы… очень радъ… Будемъ работать. Ну, какъ Василiй Васильевичъ?.. письмо?.. не забылъ меня…
Они заговорили о дѣлахъ, объ условiяхъ дѣятельности. Во время бесѣды въ кабинетъ вошелъ высокiй брюнетъ съ копной волосъ, падающихъ на крутой лобъ, и остановился…
— Ты!!.. — крикнулъ онъ. — Ты!?..
Онъ подбѣжалъ къ Сенѣ и тряхнулъ съ силой за плечи. Сенька! — прежде чѣмъ тотъ могъ что-либо сообразить, обнялъ его и трижды облобызалъ.
— Александръ Николаевичъ!.. вы?!..
— Не вы, а ты. Къ чорту церемонiи… Товарищи мы теперь… Каковъ случай-то!.. Къ намъ?.. въ агрономы?.. къ Андрею?.. Вотъ такъ чудо!.. Ну, поработаемъ теперь! Это, я вамъ скажу, типъ! — обратился Прохоровъ къ предсѣдателю. — Медвѣжья сила и упорство!.. и башка здоровая… Вѣдь съ почвы, мужичья сила… Да, трогается теперь эта почва, въ ходъ идетъ. Ну, ужъ и затрещитъ же кругомъ все отъ этого похода!.. Ахъ ты, какъ я радъ!.. Нѣтъ, не могу… выпить надо!..