Когда молчание стало совсем уже затянувшимся - Ваха Ибрагимович шагнул вперед. Тем самым проигрывая первый раунд русскому пацану, которому и четырнадцати еще не было…

– Ты меня знаешь?

– Нет.

Вот так вот…

– Меня Ваха Ибрагимович зовут, Ваха-муаллим можешь звать. Это твои люди?

– Которые?

Ваха Ибрагимович сделал знак, по его знаку вооруженные чеченцы начали выкидывать из просторных багажников машин одного за другим пацанов, связанных. Глинного и остальных.

– Вот эти. Твои люди?

– Да…

– Они на моих точках без разрешения торговали.

– Я от Москвы работаю.

Ваха Ибрагимович расхохотался

– И что? Ты в этом городе торгуешь? Значит, у меня должен разрешения спросить. При чем тут Москва?

– У каждого свой кусок. У тебя свой. У меня свой. Я твой кусок не отнял.

Если бы Адам не приказал наладить с ним отношения - Ваха Ибрагимович приказал бы зарезать дерзкого русского пацана и дело с концом. Хотя бы для того чтобы сохранить уважение к самому себе и сохранить уважение своих людей к себе. Но Адам приказал, а устами Адама приказал сам Рамзан.

Ваха Ибрагимович посмотрел на своих нукеров, готовых сделать все, что скажет им их хозяин…

– Уезжайте. Этих в городе выкинете, на окраине. Резван, останься, отвезешь потом меня.

Пинками подняв пацанов, их обратно закинули в багажники. Один за другим взревывали моторы - и кавалькада машин направилась по краю хлебного поля к дороге, ведущей в город…

Принц молча ждал продолжения…

– Я не сказал - живыми их выкинуть или мертвыми…

– Мертвыми… Это будет беспределом. А вы ведь не хотите беспредела, Ваха-муаллим.

И снова Ваха Ибрагимович почувствовал, что нить разговора от него ускользает…

– Ты правильно сказал, беспредела я не хочу. Я обратил внимание на тебя, ты хорошо работаешь… И говоришь тоже хорошо. Умно. А такие люди - нужны мне. Ты сколько имеешь со своей дряни…

– Достаточно.

– Достаточно не бывает никогда. Хочешь торговать настоящим товаром? Там деньги совсем другие. Можешь в Москве торговать, я скажу про тебя людям, они дадут тебе товар.

– За это срок…

Ваха Ибрагимович расхохотался - на сей раз искренне. Вот тут он переиграл русского. Начисто!

– Срок… Резван, подойди сюда, дорогой…

Как только Резван - гладко выбритый, крепкий, не слишком похожий на чеченца подошел, Ваха Ибрагимович указал на его автомат. АКС-74У.

– Вот автомат. Как ты думаешь, откуда Резван его взял?

– Откуда я знаю? Купил, наверное…

– Нет… - Ваха Ибрагимович улыбнулся, вот теперь нить он перехватил - не догадался. Его ему выдали в оружейной комнате. Бесплатно. Резван - капитан милиции. Вашей милиции. Ты думаешь, он один такой? Поэтому - о каком сроке ты говоришь?

Принц опустил голову.

– Ты хапаешь по мелочи. Ты не знаешь что такое настоящие деньги. И что такое настоящая дружба. Твои люди сдали тебя, а мы еще не начали их резать. Вот с кем ты работаешь. Если будешь работать на нас - никакой срок тебе не грозит.

Что делать…

– Здесь я всего лишь на лето.

– Ничего страшного. В Москве я тоже слово скажу. Над тобой, два этажа сверху, живет человек. Шмелем погоняют. Знаешь?

– Знаю.

– К нему придешь. У него товар для тебя будет. Настоящий товар. Я скажу, чтобы он дал тебе по хорошей цене. Резван, поехали. И ты садись в машину - до дома довезем. Я рядом с тобой живу…

Шмелю было хреново. Так хреново, что он не знал куда себя деть. Все валилось из рук. Дело не шло. Все - к чертям собачьим. И в причине всего этого разора он боялся признаться даже самому себе.

Маха…

Проклятье!

Сам Шмель знал много историй, когда деловые люди сгорали из-за бабы. Истории были самыми разными. Один переписал весь свой бизнес на сожительницу из-за опасения налоговой - и горько пожалел потом об этом. Второй после ухода своей бабы начал с горькой, а потом переключился на Деда Герасима* - убрали свои же. Третий, подозревая свою жену решил подкараулить - подкараулил, завалил обоих. До суда не дожил - слишком много знал. Все они знали правила и Шмель их тоже знал - бабы не должны были мешать делу. Но это легко говорить. Или других людей судить. А как тебя коснется…

Сам Шмель не мог понять чего в этом больше чувства к Махе или ненависти. Лютой ненависти к московскому сопляку, который решил что ему все дозволено, и богатый папахен, случись чего, вытащит их любого дерьма.

– А вот хрен!

Шмель не заметил как сказал это вслух. Он сказал это, валяясь на диване в состоянии жесточайшей хандры, чего с ним никогда не бывало до этого. Он даже забыл о том, что вчера надо было идти и забрать товар на базаре, а также передать деньги за предыдущую партию. Но настойчивый звонок в дверь не дал ему забыть об этом.