это Четвероевангелие человеку, который потянулся к Богу).

Было это, если мне не изменяет память, осенью 71-го года (может быть зимой 71-72 гг.)

Несколько раз порывался читать- и бросал: чуждо, непонятно, неинтересно…

А потом опять “что-то” заставляло меня тянуться к этой книге!

Однажды начал читать Евангелие от Матфея- и каким-то внутренним зрением увидел

то, что читаю (вторая глава). Увидел в цвете; тона приглушённые, зимние, “брейгелевские” (и, кажется, услышал; но в этом не уверен). По-моему, в это

мгновение и началась моя вера.

С тех пор долго ещё я называл (про себя) Евангелие от Матфея “цветным”,

от Марка- “сухим”(долго недолюбливал его, лишь впоследствии оценил и полюбил),

от Луки- “добрым”, а от Иоанна- “солнечным”,”сияющим”,”раскалённым”.

Знакомясь с Евангелиями от Марка и от Луки, не видел внутренним зрением ничего;

А когда читал Евангелие от Иоанна (место не помню) “видел” странную картину :

чистое- чистое, темно-голубое небо, напоённое лучами невидимого солнца

(оно лишь ощущалось где-то сзади); справа- высокое темно-зелёное дерево

остроконечной, пирамидальной формы (может быть, деревьев было несколько,

не помню); слева, на переднем плане- белоснежный правый угол (кажется с фризом)

какого-то здания с колоннами. Белый мрамор ослепительно сверкает под лучами

невидимого солнца, и темно голубое небо напоено светом и свежестью

и темно-зеленые деревья…

Долго ещё жила в памяти эта картина!

Вера моя началась- а образ жизни почти не изменился.

Я не скрывал своей веры; наоборот, объявлял о ней при каждом удобном

случае (и при неудобном- тоже), хотя та среда в которой я “вращался” и работал,

не только была вполне атеистической, но предполагала непременное исповедание

“самого передового в мире мировоззрения”.

Однако прошлая жизнь не отпускала меня; а я нередко и не стремился вырваться

из её цепких объятий: ещё не раз по уши залезал в нравственную помойную яму

и хрюкал там от удовольствия.

И снова, как теперь мне представляется, Господь вытаскивал меня оттуда-

а я порой ещё и брыкался!

Вот в такой обстановке я получил первый знак. Был у меня в то время знакомый,

Промышлявший разным, в том числе иконами и старыми книгами; иногда я покупал

у него дореволюционные религиозные издания. Характера он был недоброго, жёлчного,

“знал всё” (тип дореволюционного деревенского начетчика), а я нелепо делился с ним

многими своими мыслями, обстоятельно отвечал на бездельные вопросы…

Однажды он привёз мне какие-то книги и, как это часто бывало, задержался;

мы разговорились. По обыкновению едко посмеиваясь, он объявил мне, что

никакой я не христианин, потому что не молюсь. Это задело меня за живое (он был

в то время поклонником Вейнингера, Шопенгауэра и к христианству относился,

мягко выражаясь, прохладно) и я напыщенно ответствовал ему, что не молюсь

потому , что не чувствую в этом внутренней необходимости, а в подлинном христианстве

(вроде я тогда понимал, что такое “подлинное христианство”!) главное-искренность веры,

а не формальное исполнение обрядов, бессмысленное механическое бормотание

вызубренных молитв…И ещё что-то в этом роде. Мера глупости основной мысли,-

не молюсь оттого, что не чувствую нужды в этом- была “велика и обильна”, но говорил

я честно: действительно , я ещё не ощущал тогда потребности в молитве.

Через некоторое время после этого разговора я совершенно неожиданно оказался

осенью 72-го года в невыносимо фальшивой и безнравственной ситуации,

причиняющей боль и волнение близкому мне человеку (которому в то время нельзя

было волноваться). Невольным виновником был я сам. Я резко прервал её- и остался