И потому, когда стуки стали заметно мешать мне, я, не оборачиваясь, мысленно

“обложил” стучавших и послал их “подалее”. Стуки немедленно прекратились!

(Помню, что я был поражен такой чёткой “мысленной связью” между мною и

стучавшей тёмной силой.) Они не возобновились ни в этот вечер, ни в последующие

дни. Я был доволен собой и, разумеется, не мог предположить, что стуки возобновятся

спустя несколько лет, но уже совсем другие и в иных обстоятельствах…

Я ещё не знал предупреждения иеромонаха Софрония:”Кто вёл с ними (демонами-ф.в.)

борьбу, тот знает, как они бывают умны и, часто, льстивы с теми, кто принимает их,

и как яростны- когда их отвергают” (3,ч.1,раздел “монашеские подвиги”).

Тяжелое время приблизилось ко мне во второй половине 77-го года, когда некоторые

соседи, с которыми долгие годы поддерживались обычные добрососедские отношения,

вдруг, казалось бы, беспричинно, начали проникаться ненавистью ко мне; некоторые

воспылали прямо-таки лютой ненавистью- уже и видеть меня не могли, в полном

смысле слова физически не могли! Я ничего не понимал, терялся в догадках,

пытался объясниться- только хуже… Однако вскоре выяснилось, что причины на это

были- и очень глубокие, весомые причины.

В самом начале 1978-го года меня свалил тяжелый инфаркт, но я выжил. Вот тогда

ненависть соседей уже заполыхала безудержно. В одном из неожиданных скандалов,

устроенных на лестничной клетке (разумеется, неожиданных для меня, а не для соседей),

меня заверили, с ненавистью глядя в глаза, брызгая слюной:”всё равно мы сделаем тебе

второй (!) инфаркт и в гроб загоним!” в милицию, в прокуратуру, по разным инстанциям

и адресам посыпались коллективные жалобы соседей, в которых подчеркивалось, что я

“обвешался иконами”, признаю только религиозные праздники, а советских праздников

не признаю, плохо отзываюсь о них, мешаю праздновать и т.п.

(Одна из жалоб, направленная в прокуратуру, была “спущена” оттуда в милицию, а из

милиции-“по месту жительства”, в товарищеский суд домоуправления. Суд давно уже

не существовал (распался), и знакомый работник домоуправления дал мне прочесть

эту жалобу и даже переписать её).

Поскольку кампанией руководила сов. дама- врач (и непростой, а руководящий врач),

то в жалобе, написанной ею (в той, которую я прочел и переписал на память), на фоне

множества грамматический и иных ошибок (которые свидетельствовали о полной

лояльности руководящего врача по отношению к родному государству), четко выделялся

основной мотив жалобы, руководящая идея её:”…он невменяем в своих садистских

действиях…Если он вменяем прошу привлечь к ответственности за хулиганские действия. Если психически больной- необходимо принять меры принудительного

лечения”. Когда жена привезла меня из больницы домой, мы были ещё слепы

и не догадывались, что последует вскоре. Поэтому жена имела неосторожность

попросить соседей вести себя потише, пока мне не станет лучше. И поэтому

у всех соседей с раннего утра и допоздна бегали в тяжелой обуви по квартирам

взрослые и дети, ревели проигрыватели, телевизоры и радиоприемники,

включенные “на всю катушку”, переставлялась мебель, грохотали молотки;

стуки вернулись ко мне, но уже на “качественно новом уровне”…

Великовозрастная, недавно родившая тумба с телосложением и силой борца-

тяжеловеса, дочь руководящей дамы- врача, прибегала с молотком штурмовать

нашу дверь и, круша её, материлась многоэтажно, визжала и орала что-то

вперемежку с матом… Приходили участковые инспекторы- милиция “реагировала”

на многочисленные “сигналы”… мне казалось, что ещё немного- и я не выдержу

(уехать некуда, все попытки обмена квартиры были неудачны). Конечно, я не мог