– Мама, почему бы тебе не пойти в свою комнату? Спать пора. – Лёлька уселась на диван и с наслаждением вытянула гудевшие от «шпильки» ноги.

– Пока ты шлялась неизвестно где, приходила Сонька. – Наталья Павловна протянула Лёльке записку и, видя недоумение на лице дочери, пояснила, – ну Сонька Шойхет, забыла что ли?

– Нет, не забыла, что ты? – Лёлька развернула листок.

Как можно было забыть Сонечку Шойхет, единственную Лёлькину подругу. Сонькина семья жила в маленькой комнатушке, пожалуй, самой маленькой в их огромной коммуналке. Лет шестнадцать назад, почти сразу после смерти бабы Поли – Сонькиной бабушки, Сонька уехала с родителями в Израиль. Поначалу девочки переписывались, но потом Сонька как в воду канула. Во всяком случае, на десяток последних писем Лелька ответа не получила и писать перестала.

– А с кем она приехала, с дочкой или одна? И где остановилась?

– С дочкой приехала, как её… Имя такое мудрёное. – Наталья Павловна достала из кармана фотографию.

– Рейчел, – напомнила Лёлька, рассматривая снимок, с которого ослепительно улыбалась темноволосая красавица, ничего общего с Сонечкой Шойхет не имеющая. Красавица обнимала за плечи девочку-подростка с невероятным количеством серёжек в ушах.

– Верно, Рейчел. Рахиля, стало быть, по-нашему. Я ночевать оставляла, но Сонька отказалась, сказала, что они в гостинице остановились – у них, мол, так принято.

– Выросла как Рейчел, совсем взрослая! Ей ведь пятнадцать в этом году исполнилось.

– Да, и не говори – вполне половозрелая… особь женского пола. В носу – кольцо, губа – проколота и в ней тоже кольцо, в пупке – серьга…

Я её спросила, не удержалась, насчёт… – там-то что, неужто тоже кольцо? – Наталья Павловна осуждающе покачала головой.

– Мама! Ну, как ты могла? Дети сейчас все на этом помешаны. Обиделась, наверное?

– Кто? Рахиля? Какой там! – махнула рукой Наталья Павловна, – Даже и не посмотрела на меня, всё жвачку свою жевала. Вся в наколках – ну чисто зэчка. А волосы красного цвета. Красного! Так бы взяла за патлы-то, да оттаскала. Тьфу!

– Мама, иди-ка спать, а то, ты такую чушь несёшь, слушать не хочется.

Лелька выпроводила Наталью Павловну из комнаты и ещё раз взглянула на фотографию. Да, где же ты, Сонечка Шойхет? Где твой миленький веснушчатый носик, где копна каштановых волос, вьющихся «мелким бесом»? У красотки на фото носик был идеально прямым, а длинные, гладкие пряди с эффектом «выгоревших волос» спадали на обнажённые плечи. И – ни единой веснушечки! Это у Сонечки-то!

А Рейчел действительно выглядит вызывающе. Ну что же, возраст видимо такой, трудный, все они в этом возрасте чудят… Хотя… Лёлька вспомнила себя, когда после школы ей пришлось работать продавцом на оптовом рынке – тут уж не до самовыражения. Однако всё обошлось. Правда, личная жизнь так и не сложилась ни с первым, ни со вторым мужьями.

Она долго не могла уснуть, перебирая в памяти детские годы. Вспомнилось, как Сонечкина бабушка тётя Поля кормила их вкуснющими пирожками со смешным названием «уши Амана» [2]. Кем был этот Аман, Лёлька тогда понятия не имела, знала только, что пирожки эти она пекла на какой-то праздник. А когда на стареньком примусе в общей кухне тётя Поля готовила «рыбу фиш», (Лелька ещё смеялась тогда: рыба рыбная?) аппетитный запах наполнял всю огромную коммунальную квартиру. Но больше всего Лёлька любила янтарный куриный бульон с хрустящими бульками (так тётя Поля называла мондалах – шарики из теста, обжаренные в масле до золотистого цвета).

Лелька с ужасом посмотрела на часы – светящееся табло показывало четверть пятого. А завтра встать нужно пораньше – в записке Сонечка приглашала приехать в гостиницу, где они остановились. «Что бы такое надеть, поприличнее?..» Лелька начала мысленно перебирать содержимое своего шкафа и незаметно уснула.

В небольшом ресторанчике на первом этаже гостиницы было многолюдно и шумно.

– Ну, подумай сама, разве так можно жить, как вы живёте? Ютитесь в коммуналке, ты вкалываешь сутками за копейки. О маме подумай, она же на несколько лет моложе моей, а выглядит дряхлой старухой. А моя, как вышла на пенсию, – весь мир объездила. Вот и сейчас, в Швейцарию укатила. Решайся, Лёль. Насколько мне известно, мать Натальи Павловны – твоя бабушка, была еврейкой, ведь так? – Соня говорила с лёгким акцентом, и буква «р» горошинкой каталась в словах.

Лелька утвердительно кивнула.

– Значит, с выездом проблем не будет. Что тебе здесь терять?

– А мама? – Лёлька и представить себе не могла, чтобы Наталья Павловна согласилась уехать в Израиль. Во всяком случае, реакция её на отъезд соседей была крайне негативной.

– Вот странная! Да она тебе только благодарна будет, а может, со временем и её перетянешь. Устраиваются же люди как-то, находят лазейки. И ты найдёшь; будешь ты там «Леля хадаша» [1], – рассмеялась Соня.

– Сонечка, а может мне сначала стоит в гости приехать? – неуверенно спросила Лёлька, – посмотреть всё, а вдруг мне не понравится…

– В гости? – улыбку с Сониного лица как ветром сдуло, – не потянешь, мотек [3], слишком дорогое удовольствие. К тому же, если вызов я буду делать, мне залог вносить придётся.

– Какой ещё залог?

– Кругленькую сумму, и пока ты не покинешь страну, мне её не вернут. А если проблемы какие-нибудь возникнут, виза просрочена или с полицией трения, так я вообще денег не увижу.