Рина сидела в кресле, уютно поджав под себя ноги, заботливо укрытые тёплым шерстяным пледом. Вадим устроился на низеньком кухонном табурете и пристально смотрел на Рину, боясь отвести взгляд. Он словно самому себе не верил, что не дававшая покоя, Рыжая властительница его снов, сидит сейчас рядом и пьёт сваренный им кофе. С того момента как они встретились, прошло немногим более двух часов. За это время они успели рассказать друг другу о своей жизни всё или почти всё, и теперь им казалось, что знают они друг друга давно. Целую жизнь. Вечность.

Дождь давно кончился, и стремительно падающее за горизонт солнце запуталось в рыжих прядях.

– А что ты мне хотел показать, Вадим? – Рина поставила кофейную чашку на подоконник.

– Тебя. Я хотел показать тебе Тебя, снившуюся мне всю мою жизнь, измучившую меня этими снами.

– ?!!

– Я не мог разглядеть твоё лицо. Понимаешь, оно всё время ускользало от меня, было каким-то размытым, нечётким. Я искал тебя на улицах и набережных родного города, я влюблялся во всех встречных рыжеволосых девушек и женщин, надеясь, что нашёл тебя. Но, увы… Рано или поздно я понимал, что ошибся, что это не ты, ведь ты продолжала сниться мне… А сегодня ночью я увидел твоё лицо. Проснулся и до самого утра писал. Закончил, вышел из дому и встретил тебя настоящую!

– Можно мне взглянуть? – Рина легко коснулась рукой щеки Вадима, – где она?

– Там, – он кивком головы указал на дверь в мастерскую, – только, иди одна. Я боюсь смотреть на неё. А вдруг я опять ошибся.

Рина осторожно сползла с кресла и как была босиком, на цыпочках подошла к двери в мастерскую. Её взгляду открылась огромная комната, заставленная мольбертами, картинами в рамах и просто холстами, сваленными в груду. Множество тюбиков с красками, баночек, кисточек и кистей, ещё каких-то приспособлений, о которых Рина понятия не имела. На стене, единственной без оконных проёмов висели, очевидно, уже законченные работы.

И тут Рина увидела её, точнее – себя. Маленькая рыжеволосая кариатида стояла на сером камне, высоко подняв гордо посаженную голову. Одна рука её упиралась в крутой изгиб обнажённого бедра, а вторая в изящном подъёме удерживала на раскрытой ладони целый город, с хорошо знакомыми очертаниями домов и улиц. Там, на этих улицах, было полным-полно машин и людей, на балконах домов копошились дети, собаки, коты; сидя за столами ели и пили мужчины и женщины с обрюзгшими синими лицами… А внизу, у серого камня плескалось самое синее море в мире.

«Господи! Но ведь так не бывает… Как он мог увидеть?..»

Она не прошептала, не крикнула, а выдохнула: «Вади-и-и-м…», и в тот же миг ощутила на плечах его сильные, нежные руки.

Рина разрыдалась, а он, гладя её рыжую взлохмаченную голову, смотрел на творение рук своих уже без страха, понимая, что на этот раз не ошибся. Потом Рина, как завороженная, переходила от одной картины к другой и от восхищения не могла вымолвить ни слова. Особенно поразили её три картины, они и висели рядышком, слева от камина. На первой – седой длинноволосый старик в каком-то невероятном, развевающемся балахоне с резным посохом в руках. По посоху змеились узоры и надписи, то ли руны, то ли ещё что. За спиной у старца угадывалось очертание планеты, непохожей на Землю.

– Это Альтаир, – пришёл на помощь Вадим, – есть такая звезда в созвездии Орла. Но, это нам она кажется звездой. На самом деле – это планета, и она очень похожа на нашу Землю. А если бы ты очутилась там, на Альтаире и посмотрела бы на Землю, то была бы очень удивлена – ты бы увидела звезду…

– Где-то я читала о том, что человек тянется к звёздам, забывая, что Земля тоже звезда, кажется у Ефремова, – прошептала Рина.

Со следующего полотна на Рину смотрела прекрасная бронзовокожая амазонка. Она мчалась под облаками на тонконогом вороном коне. Длинные рыжие волосы девушки, развеваясь, перепутались с иссиня-чёрной, роскошной гривой скакуна. «И всё-таки – рыжая!» – с каким-то удовлетворением отметила Рина и улыбнулась. Ещё она заметила, что ни уздечки, ни седла на коне не было – руки прекрасной всадницы тонули в массивной гриве, да и сидела она на нём как-то особенно, полулёжа, так, что согнутые в коленях ноги её находились на спине коня. И никакой одежды, только щиколотки ног охватывали витые серебряные браслеты, рисунок на которых точь-в-точь повторял рисунок широкого пояса на немыслимо тонкой талии всадницы.

– Именно так они и держались на лошадях, – словно угадывая мысли Рины, сказал Вадим, – это Ипполита – царица амазонок.

– Я слышала легенду о ней, – Рина с трудом оторвалась от созерцания прекрасного обнажённого тела всадницы.

– О, о них существует множество легенд. Многие из них – правда, многие – вымысел, как та, в которой говорится о том, что амазонки выжигали себе одну грудь, чтобы было удобнее стрелять из лука. Они были совершенны! Впрочем, как и сейчас.

Рина удивлённо взглянула на Вадима.

– Я имел в виду внутреннюю сущность, а не то, что представляет собой человек внешне. Для того чтобы запечатлеть внешность есть великое изобретение – фотография. Художник же должен уловить внутреннюю сущность. Это не так просто, порой за ангельской внешностью скрывается уродливый монстр. А бывает наоборот… Иногда это удаётся и фотографам, в основном тем, кто работает с чёрно-белой фотографией. Не замечала? Вот ты, например, знаешь себя? Знаешь, кто ты?

– Знаю, – печально кивнула Рина, – уставшая от груза семейных проблем, преподавательница никому не нужного языка. (Рина преподавала французский в экономическом колледже.)