Ральф наклонился и поцеловал Элину в губы.

– Прости. Не удержал тебя… Не уберёг.

– Мистер Норд, – в дверном проёме возникла молоденькая медсестра, – хотите взглянуть на девочку?

– Не сейчас, – покачал головой он, – как-нибудь потом… Вы ведь сделаете всё, что нужно?

– Разумеется, мистер Норд.

Именно в эту минуту в палату интенсивной терапии, где стояло несколько специальных детских кроваток, по внешнему виду больше похожих на аквариумы, только без воды, влетел сияющий синий шар. Покружив над кроватками, он завис над той, где спала малышка, родившаяся два часа назад, завис около крошечной головки и… исчез.

Девочка сморщила нос-пуговку, открыла на мгновение глаза и вновь погрузилась в сон.

На крохотном запястье проступило очертание розы на длинном стебле. Лёгкие сполохи пару раз пробежали по нему и исчезли, а вскоре исчезло и само очертание.

– Вы полагаете, моя дочь когда-нибудь заговорит? Ей уже почти три года, а она до сих пор не произнесла ни одного слова.

Ральф сидел у окна, в своём любимом кресле.

Его собеседник, крупнейший в стране специалист по детским болезням неизвестной этиологии, профессор Тиккрей, нахмурился.

– Боюсь, мистер Норд, Вы поняли меня слишком буквально. Я не имел в виду разговорную речь. Попытаюсь объяснить Вам суть своих предположений.

Видите ли, как любому разумному существу, девочке необходимо общение с себе подобными, а общение всегда предполагает обмен информацией, эмоциями… Вы меня понимаете?

Ральф утвердительно кивнул.

– Так вот, рано или поздно, она найдёт способ общения. Каков он будет – сейчас определить невозможно. Природа чаще всего никого не лишает тех либо иных возможностей, не дав чего-то взамен.

Слепые от рождения люди наделены тонким слухом, я бы сказал, даже – чутьём, да и те, кто остался слепым в силу травмы либо заболевания глаз, понемногу начинают слышать лучше.

Глухота компенсируется уникальной способностью восприятия мира, совершенно отличной от восприятия человека слышащего нормально. Зачастую глухие люди обладают музыкальным слухом, и тому есть немало примеров среди мировых знаменитостей: Бетховен, Гленни, Сметана…

И даже такие отклонения в развитии, как кретинизм, либо болезнь Дауна ни в коем случае не остаются без компенсации.

Взгляните-ка на этих несчастных! Они обладают недюжинным физическим здоровьем – так природа возмещает ущерб, нанесённый здоровью психическому. Да и так ли уж они несчастны?

Нет-нет, не торопитесь возражать мне, мистер Норд! Это ведь только с нашей точки зрения они – сирые и убогие. С нашей позиции, которую мы возвели в норму.

Весь парадокс заключается в том, что они о нашем понятии «норма» ровным счётом ничегошеньки не знают и, возможно – считают убогими и несчастными нас с вами.

В этом мире всё относительно, друг мой!

И если Ваша дочь живёт в несколько ином измерении, чем Вы, не стоит её извлекать оттуда насильно. Физически девочка абсолютно здорова, что же касается умственного развития, то и тут – я уверен – нет никаких причин для опасений: её ясный, осмысленный взгляд, веское тому доказательство. Нам остаётся только вооружиться терпением и ждать. И ничего более…

Ральф тяжело вздохнул, поднялся с кресла и прислонился лбом к холодному оконному стеклу. Там, за окном, шёл снег, и огромные, мокрые хлопья превращали деревья в причудливых персонажей фантастической повести.

– Мистер Норд, Вы уже, наконец, дали имя дочери? В мой последний визит, а это было около двух месяцев назад, если не ошибаюсь, она всё ещё оставалась без имени.

– Увы… – развёл руками Ральф, – каждая моя попытка назвать её оканчивалась неудачей. Я словно натыкался на невидимую преграду, физически вполне ощутимую. Её взгляд был этим барьером. Я даже пробовал называть её именем матери – Элиной.

– А Вы не пробовали…

Ральф предостерегающе поднял руку.

Профессор обернулся и увидел на пороге кабинета девочку. Ступая чуть слышно крохотными ножками в пушистых носочках, она подошла к отцу и прижалась к его руке щекой.

– Ты соскучилась, жизнь моя? – Ральф, улыбаясь, взял малышку на руки. – Смотри, снегопад уже прошёл, и мы с тобой можем отправляться в путешествие в страну Снежанию. И Цезаря с собой возьмём, он – бедняга, тоже засиделся дома, с утра с ним никто не гулял.

Девочка обвила шею Ральфа ручками. Сейчас, когда она улыбалась, глаза её были похожи на маленькие лагунки – таким чистым и сияющим был их цвет, а радость наполняла их изнутри живым, тёплым сиянием.

Она заглянула Ральфу в глаза, затем посмотрела на профессора Тиккрея…