…темы вызывают противоречие формы и функции, ощущение несоответствия хрупкой, пластичной опоры и тяжести перекрытия…

…а боги у эллинов наделялись телом, таким же, как у смертных людей, только еще более прекрасным…

Оглавление

(Повесть-быль в двух частях с прологом и без эпилога)

Татьяне

Светлой памяти и с благодарностью

Сегодня, перечитывая сухие, царапающие память строчки письма из прошлого, я испытываю лишь лёгкий дискомфорт.

Как от мелкого морского песка, когда несколько песчинок попадают между пальцами…

При ходьбе чувствуется жжение… Если не избавиться вовремя, можно дотянуть до мозолей… до кровавых мозолей.

Со старым письмом, честно говоря, та же самая история. Мозоли уже давно натёрты, а избавиться от песчинок до сих пор не удалось. Ещё есть… Ещё трут… Не до крови, но всё-таки…

Я сегодняшняя, понимаю, что в этом письме из прошлого нет ничего особенного – стандартный набор: равнодушие, пара-тройка советов (автор письма родился и прожил большую часть сознательной жизни в стране советов, потому и раздавать их направо и налево, не поинтересовавшись, нужны ли они кому-то, считает делом житейским), две-три цитаты из книги Луизы Хэй «Я люблю тебя, Луиза!»

Ничего особенного, ведь так?

Однако в моей лысой (позже объясню, позже) голове при прочтении этого письма разорвалась шаровая молния.

Вам когда-нибудь хотелось тепла? Не жалости, не шерстяной кофточки с чужого, разогретого плеча, а тепла: настоящего, душевного…

В моей жизни бывали такие моменты, когда я жаждала его в любых проявлениях: взгляд, улыбка, телефонный звонок, дружеское пожатие руки, письмо…

Телефонные звонки и письма, пожалуй, и были основными его поставщиками – ещё была жива мама, и письма от неё приходили часто.

Настоящие, в конвертах, которые я доставала из старенького почтового ящика, написанные аккуратным, ровным, почти каллиграфическим почерком учителя русской словесности с сорокалетним стажем преподавания этой самой словесности в школе.

Ах, что это было за чувство, когда долгие дни ожидания вознаграждались: с замиранием сердца я входила во двор и видела, что из ящика выглядывает краешек конверта…

Гораздо реже приходили письма от сестры, в них тоже плескалось тепло, и написаны они были почерком, отдалённо напоминающим мамин.

А из этого конверта выпал сложенный вчетверо листок – распечатка.

«Ну и что? – спросите вы. – Если человеку было удобнее набрать текст на компьютере, а потом сделать распечатку и отправить её обычной почтой. Ну и что?»

А то, дорогие мои, что не привыкла я тогда ещё к такому стремительному рывку вперёд, и письма, в моём представлении, выглядели несколько иначе. Тем более, что когда-то этим человеком было написано множество писем. Настоящих. И большая часть их была адресована мне.

Сегодня всё по-другому. Я получаю много писем по электронной почте, у меня несколько адресов (правильнее было бы сказать: e-mail-ов). Но к тем письмам, которые написаны от руки и отправлены в конвертах, я питаю странную привязанность.

Может быть, это оттого, что написание их и отправка – своего рода ритуал, сродни чайной церемонии, если угодно.

Да-да, дорогие мои, я не ничуть не преувеличиваю. Ведь существуют правила написания писем, и их, насколько мне известно, ещё никто не отменял. Правда, сегодня эти правила мало кому известны, и ещё меньше кем соблюдаемы.

Все изменилось, упростилось, свелось к минимализму, к символичности, условности.

Из этой же компании – растворимый кофе и пакетированный чай: подмена настоящего суррогатом.

И пластиковые стаканчики, которые с одной стороны удобны – не нужно мыть посуду – выбросил и забыл. А с другой стороны… (их вообще-то, несколько больше, этих сторон, но мы возьмём только две) свежезаваренный чай, налитый из пузатого заварочного чайничка в расписную боярышню-чашку на блюдце… А к чаю – вишнёвое варенье с косточками да с апельсинными корочками в розеточке на тонкой ножке.