– Все! Садимся!
– разведчик бросил самолет вниз. Теперь машина шла низко и на минимальной скорости. Блестящие конструктивные решения этой летающей керосинки позволяли ей барражировать, правда непродолжительное время, со скоростью пешехода.

– Мы прошли черту, до которой добрались поисковики Департамента Технологии, - проинформировал госпитальер, смотря на экран бортового компьютера.

– Они добрались до рубежа десять километров.

– А мы до пяти... Вон за тем снежным холмом и откроется Хрустальная гора.

Смертельная бледность заливала лицо Филатова. Его колотила мелкая дрожь, зубы стучали друг о друга, руки, казалось, примерзнут к штурвалу. В голове мутилось.

– Все, больше не могу, - Филатов дрожащими руками ударил по штурвалу.

Самолет устремился вниз, на южный склон Туманного гребня Барханских гор.

Из последних сил разведчик посадил его на почти плоский гранитный выступ, представляющий отличную посадочную площадку, а, может, когда-то и бывший ею.

От глохнувших турбовинтовых двигателей поднялась пурга. Снег, взволнованный появлением летающей машины, разлетался, клубился и нехотя, медленно оседал.

– Холодно, - прошептал замерзшими губами разведчик.

На термометре был плюс двадцать один градус. Значит внутренний холод и температура окружающей среды никоим образом не зависели друг от друга.

Какая-то непостижимая энергия исходила со стороны так и не увиденной друзьями, скрытой горами и трудно различимой даже с воздуха Хрустальной горы.

– Все. Это была точка невозврата, - прошептал Филатов, с трудом шевеля губами. Руки его отяжелели и будто приросли к штурвалу. Спина одеревенела. Жизнь уходила, толчками, как кровь из рассеченной вены. Это было совершенно иное ощущение, чем в том городе, где люди «замерзали». Там была скорее снежная вьюга. Здесь холод космоса выпивал по капле жизнь, высасывал ее методично и нещадно. Тепло истекло из тела. И разведчик не мог бороться.

– Невозврата, - прошептал госпитальер. И неожиданно почувствовал, как из солнечного сплетения стало разливаться тепло. Там будто тлел уголек. Если раздуть его пламень, можно жить в этом морозе. И не ему одному. Этого уголька может хватить, если обращаться с ним бережно, на двоих. Если же уголек не удастся разжечь, обратного пути не будет. Жизнь истечет из них по капельке. Не хватит сил поднять самолет. Они прошли точку, за которой еще возможен возврат. Теперь они могли идти только вперед. До призрачной и непонятной цели, где, возможно, ждала смерть, но могло быть и спасение.

– Пошли, - с трудом произнес госпитальер, пытаясь приподняться в пилотском кресле.

– Я не могу... Там очень холодно, - слова давались Филатову очень тяжело.
– Зря...

– Мы должны идти.

– Нет. Надо возвращаться, - с отчаянным усилием Филатов протянул к пульту управления руку, но она бессильно рухнула.

Силы утекали очень быстро. Все вокруг замерзало. Даже время текло медленнее, и вскоре они вморозятся в него навечно.

Но ощущения безнадежности у госпитальера не было. Ведь огонь в его груди разгорался все сильнее…

И тут холод стал отступать... Медленно, нехотя он набросился опять на измученное тело, и спасительный тлеющий уголек почти угас. Но потом, будто испугавшись, холод отступил еще не шаг.

– Мы выберемся, - произнес Сомов, и голос его прозвучал звонко и четко, как весенняя капель.

Пламень в его груди разгорался. И холод теперь бежал.

Сомов взял за руку своего друга. И закрывшиеся веки разведчика дрогнули. Румянец стал возвращаться на посиневшее лицо.

– Живой, - Сомов вдруг засмеялся.

– Живой, - с трудом произнес Филатов, но жизнь к нему возвращалась так же быстро, как только что уходила.

Сомов взглянул на часы и к удивлению своему увидел, что прошло пятьдесят минут с того момента, как они приземлились здесь.

– Ну. Пошли, - сказал госпитальер.

– Пошли, - Филатов сжал пальцами подлокотники кресла. Рывком поднялся.

***

На открытом воздухе было холодно. Но это был настоящий морозец, щиплющий кожу, а не сковывающий изнутри и лишающий силы и самого желания жить. Та сатанинская сила отступила и пока не делала попыток вернуться. Госпитальер был уверен, что они миновали какую-то странную, основанную на иной физике преграду и теперь получили доступ к сердцу Синей Долины.

На холоде друзья почувствовали себя много лучше. Тем более материал комбинезона мог держать и холод вакуума.

Они стояли на голой гранитной площадке. Сверху сыпал мелкий снежок. За их спиной замер самолет.

Вокруг был снег, холмящийся, изрезанный трещинами, дна которых не было видно, уходящий вверх и обнимающий невысокую черную скальную гряду. До нее было километра три.

– Туда, - махнул рукой Сомов.
– Пошли.

Он решительно шагнул на снег и тут же утонул в нем по пояс. Выбрался на наст, опасно потрескивавший под ногами.