Собрание
вернуться

Шварц Елена Андреевна
Шрифт:

Зодиак живых и мертвых

Звезды какие мертвым светят, Солнца какие горят для них — Узнать не пытайся, потерпи, не пробуй Очерк созвездий иных. Здешние — я хорошо их знаю — Этот горящий терновник ночной, — Кулаки их круглы, их суставы сияют, По ночам будто в цирке следят за Землей Бестелесные Девы, Телец мой родной, Привиденья Стрельцов глазами, стрелами стреляют. Но иные круги, но иные вращенья — Там иной, неземной, из сотен фигур, Раздавая жребии и превращенья, Зодиакальный вращается шнур. И в одежде из звезд там сидит Он, один, И зелеными солнцами в мячик играет. Пожалей же нас, трюмных, о Капитан, Господин! Кто на низком своем потолке едва разбирает Смысл знаков далеких плошек чадящих Черный парус Вселенной весь в дырах горящих, Наш корабль заблудился, мористее все забирает В бездну черную держит он путь И бушпритом своим пропорол зодиак, Отменяя все судьбы, тот сыплется в грудь Бессмысленным желтым дождем,

Песнь полукровки

Варварской крови грубые токи В теле моем — как не быть мне жестокой К замкнутой жизни своей? Силу казачью от воли йудейской Не отгородишь в себе занавеской, Вот и сплелись в кадуцей. Вот и замкнулись как провода, Вот и сомкнулись как невода — Парою змей. Только вот жезл — наш бескровный водитель Кровь его — свет, он — третий родитель, Он нас ведет в Эмпирей.

Прощание с цифрами

Смысла я не ищу, не хочу состраданья. Сердце умножить на крест, и нарождается знанье…. Четверкою нос обозначился, Брови дрожали Разъединенною тройкой… О милые цифры, Как будет мне вас не хватать — там, где ни чисел, ни меры. О буквах я не жалею, ни о плодах, ни о травах. Но цифры родные! Сама я живу в номерах У чужих, Уже долго, Мгновенно и долго. То сплю, то на запад смотрю или плачу. Какое то в сердце число — Как альраун в корнях мандрагоры В красном живет шалаше. И какую-то цифру с дробями, несомыми в вечность я значу. Вот дроби они и спасут нас, Превращаясь В холодную звездную дробь, В дробинки охотничьи, Которыми небо расстреляно Летней последнею ночью.. В число безымянное Бога Влиться щепоткою меряной пыли, Где восьмерку, бокастую и молодую, Набок уже повалили.

" Я буду искать — "

Я буду искать — Кого люблю — В закоулках Вселенной, В черных дырах ее, В космоса гриве нетленной, В бороде у Бога, В зачарованном этом лесу волос. За вьющейся белой колонной Волосинки Найду Кого я люблю, Когда я умру — В раю ли, в аду. Если и память сгубят И потеряю севя. Даже звездная пыль Рыщет в потемках, любя. А если найти невозможно — Повисну, Руки раскинув крестом, Где-нибудь под Южным Крестом, И огонь изрыгну Как дракон. И все, все, все Уничтожу.

СТИХИ

Перевёрнутый Эверест,

или Бесконечность памяти

Когда я в бездну жизни собственной гляжу — Чего я только там ни нахожу — Как бы в разверзшейся воронке под ногами — Что было так давно, что было с нами, Что там со мной и что не повторится. Всплывают тьмой изъеденные лица. И разгребаю выгнутой стопою Осенний сад, где были мы с тобою. Я рисовала, ты смотрела на меня, И листья реяли, вином своим пьяня. И Хлебниковым, скажем, опьяненье, И аппарат “Любитель”, и стремленье Страдать за всех, за всех, и больше всех, И одноклассница Вовк-Курелех… Вот прошлое, похожее на свалку, Гудит, царапает, и мне его не жалко. Как будто бы несчастные у рынка Три продают непарные ботинка, И горсть забытых снов, и замшевая куртка, Там жалю я ладонь огнём окурка. Зачем же я на берегу весь этот хлам ужу? Он обречён огню, он обречён ножу. Всё кажется, что отыщу я там Совсем забытое, завидное богам. Затем, что там мой рай, а здесь — внезапный ад, Мне боязно забыть родной погасший взгляд. Зачем дана вся эта бесконечность Адаму, мне — как некая увечность? Зачем внизу зияет Эверест, Куда всё валится, что вижу я окрест?

Выстрел

C такою лёгкостью в теле проснулась — Будто я вчера застрелилась Вишневой косточкой… Всё же косточка попала в цель (хоть и не было там светло) — В красную землю, лепестков метель В благодатную занесло. Она упала не в путь проезжий И не на камне И машет белыми руками И цветью снежной В самом деле (экое дело!) В сердце что-то цвело и белело — Сакура там расцвела. Все — вплоть до самой малой кровинки, — Замирая, дивились этой новинке. Vita nuova болела, Vita nuova бела.

Крест после распятья

Когда Спасителя в пещеру положили, День cерый занялся и тучи, нависая, Шар обернули земный В саван. Птицы не служили, Вздыхали судорожно бедные ягнята, А люди сонно жили, Виновато. Да, никому на свете не жилось — В день смерти Бога Сгнило всё Насквозь. А крест покинутый Чернел, как бы сожжённый, Уже не помня, где его срубили, где пилили, А кипарисный пень-отец по сыне тосковал, Раскинув лапы и глубоко в землю вгрызшись. А крест был ближе всех, И он поддерживал страдающего Бога — Сын-кипарис, Бог Сын, они слились Божественным он прокалён огнём Кровь Бога светлая на нём. Он помнит Его прикосновенье И тяжесть Бога, А Бог — его шершавую древесность, И жалость деревянную, и нежность. И ночью видели — взошла луна Она была крестом разделена. Четыре красные куска, Была разрезана она. Когда случилось Воскресенье — Крест вздрогнул и вспотел огнём, И вдруг воскрес, И вот он снова кипарис В саду небес.

Созвездие Лебедя, или Снятие с Креста

(небесное и незавершённое)

Я смотрела на звезду, понимая Что между нами длинный канал. Руки поднять и скользить туда, где она, сияя, Нервничает, как ночной вокзал. Пока я смотрела — небосвод кружился И качнулся, сдвинув на пядь её, Она была позвонком предвечного Горнего ледяного распятия. Млечный полог чуть колыхался — там какие-то тени Из крыльев лебяжьих гвозди, плача, тянули. Но вдруг замерли, оцепенели, Все в полёте чрез чёрное небо уснули. Называли ведь “Лебедь”, но это ли птица? Руки надломлены… Глуха высота. Начинается — но века оно длится — В скорбном небе — снятие со креста.