238 Рассвет полночи Улъмея\ - помнишь бой в лимане; То с дивийми богов был бой В горящем инеев тумане; То в тучах спор был громовой; Тогда сии перунны рощи Не гробы, не призраки нощи Казалися в себе самих, Но славные трофеи их, Которы сильно потрясали Узийский1 холм с седых валов; Суда срацински превращали В гробницы собственных громов; Тогда под гордыми стопами Трофеев скачущих с громами Пылала в дыме глубина, Крутя кроваву пену с дна.
– Ты помнишь, как лимански волны Дотоле слез и крови полны Под игом стропотных врагов, В своих пучинах с стоном выли; Они давно поверх хребтов Ярмы срацинские носили, Но свободится не могли От изуверов сих азийских, Что с тяжестью на них легли, Доколе на судах российских Язоны новы притекли И огнь сквозь воды пронесли. Тогда лишь молнии полночны От сих торжественных судов, Ударили в кормы восточны! Враги от мстительных громов, Дрогнув, - метались, упадали, То же, что очаковский.

Часть вторая 239 Тонули, мчались, исчезали.
– Бич огненный шумел везде; Суда их молния снедала, Тела их глубина глотала; Не знать тиранов сих нигде, И на речных сих берегах Утехи прежни, мир, забава, Краса, свобода, блеск и слава Открылись в радужных лучах; Увы!
– надолго ль быстра радость Меж нимф разлила жизни сладость? Она дотоль могла блистать, Доколе вождь успел дышать; А ныне - как не возрыдаю?
– А ныне я вождя струй сих По прежнему не ощущаю В младых объятиях моих.
– Лик светлый флотовидной рощи По своенравию судьбы Приял печальный образ нощи, Где ужасов живут рабы. Се дебрь влечется средь тумана, Одета в вретище иль креп, Иль в перья зловещуна, врана, Сказующего рок свиреп. Вот - так в Фессалии веселой Однажды несчастливый вран, Имев, как горлица, вид белой Или, как гусь, крыле и стан, За Коронису изгнан, бедный, Из стада белых птиц, став черный, Где ж?
– где ты, милый мой, теперь? К тебе сих вод взывает дщерь!
– Увы!
– любезный мой не внемлет, С кем я резвилась в сих струях!
– Знать, ввек в гробницах сих он дремлет!

240 Рассвет полночи Ах! всё, - всё хладно в сих местах. Там бледны ветрила вздыхают, Что основателя нет их; В них ветры шепчут и вещают, Что прежний вождь отшел от них; Где ж милый мой?
– в гробах глухих!.. Да, - вижу, что сия премена Не случаем была слепым; Да, - здесь судьбина сокровенна Совсем идет путем иным.
– Всемощны жребия закона Ту цель имели, чтоб суда Без их вождя сквозь сиры волны Чернели вретищем всегда; Так, - тщетно по вожде вздыхаю И здесь ищу его я след!
– Могу ль сыскать?
– почто ж рыдаю?
– Далече он, - его здесь нет... Ульмея О бедная моя Бугея\ Конечно, - долг грустить, вдовея; Но ах!
– ты грустью таковой Отъемлет также наш покой. Бугея Да, - да, несчастная Ульмея\ - И ваш, - и ваш не лестен рок.
– Древа, где дух ваш, цепенея, Не движась, спит, как мерзлый ток, Древа сии, объемлясь братски, Жить вкупе чаяли всегда; Но лишь секиры святотатски

Часть вторая 241 Сверкнули, - помнишь ли, когда?
– Зелены братья всколебались; Раздался вой меж их тотчас; Тогда, из их сердец гонимы, Как вихри, существа их шли И были за власа влачимы Сперва на брег, - потом в струи; Лишь счастье то, что все в то время С водными дщерьми посестрясъ Составили едино племя, А их тела, в зыбях носясь, Прияли оборот другой, Но столь же милый и живой; Живой!
– но ах!
– теперь тускнеют? К чему ж толь страшный вид на них? Все наши нимфы не умеют Смыть смерть и гробны пятна их. Ульмея\ коль теперь сменяют На пепельный янтарный цвет, Лилейный в враний претворяют, То пусть и дух иной живет! Пусть довершат!
– Пусть все утехи Плачевный понесут урон! Пусть в вздохи превратятся смехи, Улыбка в плач, а песни в стон! Скажи сие подругам верным! Уверь, что черные суда Идут на вкус пучинам черным! Вран врану милый друг всегда.
– Вот горьких слез моих причина! Помысли!
– льзя ль не плакать мне? Была приятная година; Тогда мы зрели властелина; А ныне - черны веют дни! Нет ведра, - бури лишь одни.

242 Рассвет полночи В сию самую минуту показывается вдали седовласый старец, выходящий из-под волн и отпрыскивающий от себя водную росу; он едет на дельфинах и подплывает к самому берегу. Бугея продолжает. Но кто в лазоревом хитоне Сюда спешит поверх зыбей? Под ним крутится бездна в стоне; Над ним вертится вихрь ярчей; Скажи, Улъмея, кто? Бугея Нерей; Коль я не ошибаюсь, - сей Эгейской древний житель бездны, Седый пророк. Нерей Мир вам, любезны!
– Да будет радость в сих странах! Бугея Какая радость здесь?
– нет силы, Посол морей, вещать мне!
– ах! Когда б ты знал наш рок унылый! Нерей Я зрел в полуденных водах Бегущи здешние кормилы; В них каждый Исполин стокрылый Гремел в торжественном огне;

Часть вторая 243 Что ж вы тоскуете одне?
– Ты - и твоя в слезах подруга!
– Бугея! ах!
– откройся мне! Ты зришь во мне пророка, - друга. Бугея Почтенный меж богов пророк! Я не напрасно проливаю В сем грустном месте слез поток; Сам видишь, в чем я унываю: Ты видишь образ здесь гробниц, Не прежний громких вид бойниц. Нерей Я вижу сам суда здесь черны; Их ветрила не ино что, Как вретища какие смертны. Бугея И так винишь ли плач за то, Что мрак в волнах сих ощущаю, Что смерть вождя воспоминаю?
– Ах!
– прежней славы нет в судах!
– Я часто от сестер из круга Хожу здесь плакать на брегах; И ни одна со мной подруга Моей печали не делит; Лишь жду одна здесь со слезами, Не пременится флота вид, Дабы сестрам моим печальным О сей премене предъявить И чтобы токам сим кристальным Приятный путь возобновить.
– Увы!
– того не обретаю!
–

244 Рассвет полночи Все носит здесь ужасный вид.
– Вещай же, чем отныне чаю Отца и сетр увеселить?
– Увы, пророк!
– всегда ль яснеет Лице лазоревых небес?
– Приходит ветр, и свирепеет, И воздух помрачает здесь. Нерей Но знай, что не всегда темнеет Лице лазоревых небес; Приидет час, - и прояснеет; И рассмеется брег и лес.
– Как?
– разве солнце отречется Свет тихий паки возвратить! И разве север век мятется! Нет, дщерь моя!
– забудь то мнить И верь, что ты увидишь снова Драгого в миртовом венце; Обнимешь... более ни слова; Ты рай найдешь в его лице.
– Полярный Белый бог возлюбит Блестящий радостью венец; Он сильный свет свой усугубит, Чтоб мрак сей восприял конец; Полубогам он не желает Глубить в реку сей лес гробов; Трофеи светлы назначает, Чтобы носились средь валов. Не сетуй, дщерь моя любезна! Не сетуй!
– минет доля слезна!.. При сих словах Нерей укрывается от глаз; дельфины приемлют его на себя и удаляют в Эгейское море, дабы возвестить о том в Средиземных водах северным пришельцам.

Часть вторая 245 Улъмея Отри, сестра, потоки слезны! Льсти нет в Нерее, - он пророк; Теперь все слезы бесполезны.
– 360 Ужли же своенравный рок Торжествовать не перестанет? Ужли Нереев глас обманет? Ужли сей мрачный флота вид На вечну горесть превратит Веселье прежних дней прекрасных И рай наш в тартар зол ужасный?
– С полночи выдет иногда Вновь перекатная звезда... Пойдем к сестрам и, сколько хочем, Меж тем попляшем, похохочем? 82-96. КЕНОТАФИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ ПОДВИГОПОЛОЖНИКАМ 1. НИЗЛОЖЕННОМУ ПЕТРОМ ВЕЛИКИМ СЕВЕРНОМУ АЛЕКСАНДРУ Здесь - новый ужас мира спит; Возглавьем Курция имеет1. Как?
– ныне Марсов сын молчит, Сей полубог во прахе тлеет, Что, быв под громом весел, резв, Топтал Цереру с Вакхом в поле, Чтоб сына Зевсова быть боле!2 - 1 Карл XII, не выпуская из рук, читал для лучшего себе примера любимую им Курциеву Историю жизни Александра Македонского. 2 Александр Македонский был сын Филиппов, но называть себя велел сыном Юпитера, как известно.