Часть третья 273 Сей спор в зародыше дотоле поревался, Пока творящий Дух над ним не разливался. Он, зыбля жизненны крыле меж тусклой тьмой И молнии быстрей летая над водой, Грел мира яйцо, где все еще смесилось; Образовал росток, - согрел, - оно раскрылось. Любовь втекает в смесь, и смесь приемлет чин; Дыханье первое - хвала вине всех вин, Что животворною усмешкой оживляла И миру мудрое движенье даровала. Тогда, сменивши тьму, среброобразный свет Покрытой твари тьмой и род и вид дает.
– Вода отчасти в твердь возникнула парами, Отчасти, ниц склубясь, осталась меж брегами Иль, верзясь сонмищем в обширный тощий зев, Пустила в пропасти ужасный стон и рев.
– Бугристые поля, открыв безводну сушу, Сокрыли в зелени растущей неку душу. Здесь к тверди мшистый холм подъемлет верх крутой; А тамо дол лежит, покрытый муравой; Здесь дремлет в тишине дремучий лес тенистый, Где отголос немый твердит воздушны свисты; А тамо с крутизны сребристый ключ бежит И, роя новый путь, в траве младой журчит; Но под твердынями подземность отверзалась, Из коей грозна ночь с угрозой исторгалась И предвещала тем о горестных часах, Как, споря с жизнью, смерть преобратит нас в прах. Внезапу звезд полки чредились в небе синем, Где любопытный свой мы только взор ни кинем.
– Бог тяжесть нужную вложил в то время в них Для равновесия и для движенья их.

274 Рассвет полночи Все к средоточию систем своих стремятся; Все паки отразясь от оного далятся; Планеты феб влечет, а те его влекут.
– Сей силой все миры порядочно текут. Сей тайный механизм простейший, но чудесной Являет, сколь премудр Перст силы пренебесной. Се рдится там восток! се фебу путь отверзт! Феб первый шаг дает, - и шаг его сто верст; Он будто исполин течет над горним сводом, Проходит полдней круг, спускаясь с важным ходом. Здесь новый предлежит в вечерней бездне вид.
– Когда светило дня вблизи над ней висит, В ней зрится солнца лик тогда огнеобразный И плавает в зыбях, как круглый щит алмазный, Меж тем как подлинник, скрывая от очей В пучине пламенных чело своих лучей, Вдруг погружается в червленый океан; Вдруг скрылось зрелище!
– влечется выспрь туман; На холмы всходит тень; валы в водах чернеют, И косные пары вокруг брегов синеют.
– Луна, как сребрян серп, пуская бледный свет, Выходит посреди блистающих планет; Пред нею катится вечерний круг Венеры, А прочи вкруг его пустились хором сферы. Лишь было первое движенье сих телес, Ударил час, - но звон его тогда ж исчез; А время - сколь легко вперед, - вперед бежало? Еще тогда оно плачевно повторяло, Что мы всегда его теряя будем жить, Забыв, как вдруг судьба прервет животну нить. Беспечный смертный, зри!
– се времени зачало! Но вечно ли оно теченье восприяло? Пары, подъятые лучами, выспрь текли, Знаменовали брак и неба и земли; 100 ПО

Часть третья 275 Пернатый лик, паря меж тонкими парами, Открыл симфонию свою под небесами.
– Какое зрелише явилося в тот час, Егда «да будет» рек творящий сильный глас? Одушевленный прах с восторгом в поле рыщет; Прах ржет в лице коня, в долине пищи ищет. Двуветвистый елень, покрытый серым мхом, Отрясши персть, летит к ключу иль в злачный дом; Там бурный лев, скакнув из сей скудели чермной, Пустил торжественный свой рев по роще темной; Там шаткий холм идет, иль сей огромный слон, Являет блеск ума, чтит утром солнце он; Там, полживотным быв и полземлей, тигр дикий, Отверзши зев, пустил в пустыни первы рыки; Там мелка персть бежит; там прах ползя сипит; Там крылатеет пыль; перната пыль жужжит.
– Великий Боже! так Ты их от сна подъем л ешь И песнь сквозь пурпурну зари завесу внемлешь. К восторгу Ангелов боготворится прах; Прах дышет; - первенец, любимый в небесах, Духов чистейших друг блаженный, - несчастливый, Царь мира воспрянул, дух горний ощутивый, И в злачных утренних лугах себя узрел; О сколь тогда премудр из персти он исшел!
– Поставлен быв меж стран земных и меж небесных, Он стал узлом существ духовных и телесных; В нем вмале мир вмещен со всею высотой, Со всею глубиной, со всею широтой. Свирепа дщерь греха, смерть мир не посещала; Едва лишь оного край тронуть дерзала: Внезапу с скрежетом скользила от краев И погружалась в тьму, от света цепенев.
– Но племена - ах! все ль зрят Божию в нем славу? Все ль утвержденну зрят в нем творческую державу? Все ль помнят, в каковой невинности он был, В коль низку мрачность он себя уничижил?

276 Рассвет полночи Да будет проклято желанье душетленно, С которым он дерзнул изведать запрещение!
– Сей любопытства дух, толь сродственный женам, Наследствен сделался подобным их сердцам.
– Будь гордость проклята, что оный дух живила И равным Богу быть творению внушила.
– Ах! полу-ангел стал прещение судить И чаял оного источники открыть; Тут воля, возмутясь, ко мраку устранилась И ложною добра прикрасой ослепилась.
– Сей обоюдный меч, что в зло употреблен, Всесильным мог бы быть конечно потреблен; Но если так, - то дух в ничто повергнуть должно; Он духа существо; отъять его не можно; Сей самой гибкий змий, в страны виющись две, Представил благом зло; скрыл жало во траве И, утаивши смерть глубоко в мирте тесном, Уверил о драгой цене в плоде прелестном. Толь гласу сладкому змииной воли той Несчастный внял, увы!
– вкусил плод роковой. Вот распечатанный златый сосуд Пандоры, Отколе разлились по миру зол соборы! Тогда горящий яд кровь здраву распалил, По нежным удам тлю, по жилам желчь разлил; Сын гибели, зря студ и наготу телесну, Бежал себя; куда?
– везде зрел месть небесну; Лишь токмо он познал, что страшно преступил; Тогда и мрачный грех в вселенную вступил; Тогда ужасна нощь лице земли объяла, Где над холмом рая месть в молниях зияла; В природе ж плачущей вдали чрез гром роптала; Где гордо сатаны приявши грех лице, В сотканном из змиев косматых сам венце, На бурных, стропотных страстей крылах шипящих, Осклабяся, парил в удолиях стенящих; 170

Часть третья 277 Едва, - едва тогда средь томной тишины В тайнейшем семени злосчастныя жены Остался будущей надежды блеск слабейший Предозаряющий на небо путь светлейший.
– В сосуде не она ль Пандоры крылась ниц, Как вылетели зла в толпе ужасных лиц, Как страшный Стикс взревел, спустились в ад ступени И черновласые завыли бледны тени? Увы! на сем шагу он встретил смерть с косой, Что прежде в бездне лишь скользила роковой И в гармонический мир внити не дерзала; Родился грех; увы!
– смерть целый мир объяла.
– О скольких ангельских шаг оный стоит слез, Через который вдруг в очах Эдем исчез! Бессмертье умерло; краса телес затмилась; Смутилася земля, - природа вся растлилась. Растлилась; - но еще судьбами Божества Связуются досель три царства естества. Стихийная земля, храня законы меры, Вступает в область руд союзом масл и серы, Где, новы степени крушцов она прошед, Восходит злата в чин, приемлет солнца свет; Чрез чудны горны льны, чрез камни слоеваты Преходит в область трав и в лик дерев косматый; Чрез трифель, жидкий висе, через тримелл власист, Чрез чувственну траву и чрез полип ветвист Она живых существ в пределы выникает, Где, в разные делясь разряды, дух являет, Где разны склонности, где разный видим нрав; Но в разноте един премудрости устав; А сколько звен еще от червя до словесных? От сих до горних мест и сонмов пренебесных?

278 Рассвет полночи Ум слаб, - мы список зрим лишь вечности един; И в нем мечтаем мы нестройный некий чин; Каков же подлинник?
– то Серафим лишь знает; Но и тогда свой лик крылами покрывает. Живоначальный Дух, что древле осенил Природу юную покровом нежных крил!
– Простри небесный луч в ум, мраком покровенный, Дерзнувший осязать предвечный трон священный! Он немощен; - но Ты сподобь, да внемлет он В юдоли тихий глас, - коль выспренен Сион. 101. ПРОГУЛКА В СУМЕРКИ, ИЛИ ВЕЧЕРНЕЕ НАСТАВЛЕНИЕ ЗОРАМУ Уже в проснувшемся другом земном полшаре Светило пламенно ночных тьму гонит туч; А мы из за лесов едва в сгущенном паре Зрим умирающий его вечерний луч. Какая густота подъемлется седая К горящим небесам с простывших сих полей! Смотри! почти везде простерлась мгла густая, И атмосфера вся очреватела ей! С востока ночь бежит к нам с красными очами; Воззри сквозь тень на блеск красот ея, Зорам! Хоть кроет нас она тенистыми крылами, Но яркие огни, как искры, блещут там. Не искры то, - миры вращаются спокойно, Которы столько же велики, как Земля.
– Когда из недр они Хаоса вышли стройно, С тех пор еще текут чрез пламенны поля.

Часть третья 279 Но нам судьбы гласят, что некогда потонет Дрожащая Земля в пылающих волнах И бренна тварь, огнем жегомая, восстонет Да из коры своей изыдет, сверзя прах. Увы!
– тогда луна, которой луч заемной По тусклом своде в ночь безоблачну скользит, Зря судорожну смерть и вздох соседки чермной, Сама начнет багреть и дым густой явит. Ах! скроет, - скроет тьма прекрасное светило В те самые часы, когда б с небес оно Еще в мир страждущий сиянье ниспустило?
– Ужель и всем мирам погибнуть суждено!.. Постой, Зорам!
– ты ль мнишь, что мир так исчезает?
– Не мни!
– то действует всевечная любовь, Что грубый с мира тлен сим образом спадает; Подобно Фениксу наш мир возникнет вновь. Но знай, что есть един незримый круг верховный, Который выше всех явлений сих ночных, В который существа должны лететь духовны Сквозь облачны пары на крылиях живых! 102. ПОЛНОЩЬ Открылось царство тьмы над дремлющей вселенной; Туман, что в море пал, луною осребренной Подъемлется над сей ужасной глубиной Иль пресмыкается над рощею густой, Где тени прячутся и дремлют меж листами; Как разливается он всюду над полями?

280 Рассвет полночи О мрачна нощь!
– отколь начало ты влечешь? От коего отца иль матери течешь? Не ты ль седая дщерь тьмы оной первобытной, Котора некогда взошла над бездной скрытной Лелеять нежныя природы колыбель?
– Так, - черновласая Хаоса древня дщерь, Ты успши дня труды покоишь и теперь; Ты дремлющий полкруг под тению качаешь; Увы!
– ты так же взор умершего смыкаешь. О нощь!
– лишь погрузишь в пучину мрака твердь, Трепещет грудь моя, - в тебе мечтаю смерть; Там зрю узлы червей, где кудри завивались; Там зрю в ланитах желчь, где розы усмехались. Одр спящего - и гроб бездушный - все одно; Сон зрится смертию, - смерть сном, и все равно. Се полнощь!
– тихо всё; луна с среды нисходит И к западным водам Плиад с собой уводит.
– Здесь силюся возвесть я полусонный взор На крыты бледным мхом хребты дремотных гор.
– Луна сребрит пары, что из могил восстали И человеческ вид в лучах образовали; Его ли слышу глас?
– иль шепчет ветр из рощи?
– Нет, - здесь язык шумит, - язык невнятный нощи. Двенадцать бьет; вся тварь вокруг меня молчит; Грех спит ли?
– мудрость бдит!
– и, можно ль?
– зависть бдит! Но труд, - невинность, - все почиет под тенями; Лишь кличут совы там с огнистыми очами. Воздушно озеро сседаяся бежит; Сверкает молния, - и твердь вдали гремит.
– Селитряный огонь восток весь озаряет И сумрачных холмов вершины убеляет.