Шрифт:
— Гм… товарищ — новый… Ты знаешь, что такое детская комната при милиции? — спросил Юлий, обратясь к Анатолию.
— Нет, нет, на меня не рассчитывайте. С меня хватит милиции… Не по мне это.
— Ага! Только услышал, а уже трусишь, — бросил Розанчиков, сообразивший, что заменить себя этим рослым парнем — единственная возможность избавиться от неполюбившегося поручения.
Если бы Анатолий не задержался в комитете, разговаривая с Ольгой, если бы Анатолий сгоряча не выпалил — о своем опыте в колонии, если бы Розанчиков не стал «подначивать»… Но как бы то ни было, а через полчаса в кармане комсомольца Русакова лежало направление, в котором его рекомендовали в члены бригады содействия детской комнаты Н-ского отделения милиции.
— Тебе там помогут, — обещал Юлик, — там работают комсомольцы, студенты юридического факультета.
Анатолий сошел с троллейбуса у Зоологического парка и направился в отделение милиции. Ему был хорошо известен этот адрес: тяжелые воспоминания связаны с ним… Встретившийся милиционер на вопрос о детской комнате указал коридор и дверь.
Возле этой двери Анатолий услышал сердитый шепот.
— Да ты не бойся, сынок, — поучал взрослый. — Тебя даже пальцем никто не смеет тронуть. Так чего же ты трусишь?
— А зачем я буду валить на других, если стекло разбил я?
Отец оглянулся:
— Тверди одно: «Я никакого стекла не разбивал, а кто разбил, не знаю, не видел и не слышал. И потом…»
— Показательный урок вранья? — презрительно сказал Анатолий. — Потом сами проклянете тот час, когда обучали сынка этому искусству.
Мужчина умолк и увлек подростка в глубь коридора.
В большой комнате было людно. Слева за столом сидел белокурый молодой лейтенант милиции, а перед ним — два перепуганных мальчика и четверо взрослых. Как понял Анатолий из разговора, с мальчиками пришли их родители, школьный учитель и потерпевший — управдом. Мальчики так азартно собирали цветной лом, стремясь выйти на первое место в школе, что взломали запоры, проникли в сарай и утащили около тридцати килограммов меди.
В противоположном углу вокруг небольшого стола собралась группа молодежи: девушка и трое юношей. Девушка спросила Анатолия, по какому он делу, но ее перебил худенький смугляк в очках. Он пристально взглянул на Анатолия и властно выбросил вперед руку:
— Ни слова! Я определяю! Вы преподаватель токарного или слесарного дела в ремесленном училище?
— А верные тому признаки — неотмытые следы машинного масла на руках, — добавил долговязый юноша, усевшийся на уголок стола.
Первый поправил очки, строго взглянул на Анатолия и продолжал:
— Сегодня у вас выходной день…
— Судя по парадному костюму, — пояснил второй.
— Вы настроены романтически и ищете дел, достойных либо Макаренко, либо Шерлока Холмса. Я угадал? — спросил брюнет.
— Почти… — ответил Анатолий. — Я направлен сюда комитетом комсомола в бригаду содействия…
Он с интересом осмотрел этих бойких, веселых молодых людей, вспомнил разговор с секретарем комитета и, многозначительно помолчав, сказал:
— Ну, теперь я буду определять. Вы — студенты. Не отпирайтесь. Дальше… Вы не медики и не педагоги. Это ясно. Вы — будущие юристы. И вы — комсомольцы. Так?
— Как вы узнали? — удивленно воскликнула девушка. Она встала и протянула руку, назвав себя — Ася Ларионова.
Это была миловидная, пухленькая блондинка с пышными волосами, прихваченными на затылке лентой.
— Знакомьтесь — Роман Панин, а это, — Ася показала на брюнета в очках, — Изя Шербрук. А вот этот товарищ, — она строго посмотрела на молчаливого коренастого блондина, развалившегося на стуле, — Гелий Сенковский.
— Хотя Гелий и двоюродный брат водородной бомбы, — сказал долговязый Панин, — но крайне инертный индивид, он не находит интереса в нашем деле и готов дезертировать.
— Да, здешние дела не по мне, — ответил Сенковский. — Меня интересуют серьезные юридические казусы, запутанные преступления, а не дела о разбитых носах…
— Так как же мы решим с Витякой? — напомнила девушка бригадмильцам.
— Я уже сказал, — раздраженно отозвался Панин. — Для парня единственное спасение — колония.
— Но ты же знаешь, Роман, что мать возражает.
— Дадим возможность нашему новому коллеге блеснуть талантом. Послушаем, что он посоветует.
— Но я не знаю, кто такой Витяка. И сдается мне, что вы чересчур легко посылаете в колонию. Лучше без нее…
— А почему вы так авторитетно заявляете?
— Потому, что побывал в колонии. Так что же происходит с Витякой?
— Представьте себе, — начала Ася звонким голосом, — комнаты в подвальном этаже, в бывшем бомбоубежище многоэтажного дома. В одной из таких комнат живет мать и тринадцатилетний сын Виктор. Отец погиб на фронте. В комнате вместо стола — старый ящик. Нет стульев. Спят на тюфяках, на полу. Мать, сравнительно молодая женщина, не хочет работать. Мы подыскали ей место истопника — отказалась, место лифтерши — отказалась, в курьеры не хочет. Не идет ни на фабрику, ни на завод, хотя в нашем же районе полно объявлений о наборе рабочих.