закрывая глаза, упирался в страницу перстом

и чужая судьба совпадала с моею на миг.

Вроде глупость, игра, подтасовка чистейшей воды,

словно блюдечко пальцем по кругу толкать при свечах.

Сколько нами придумано всякой смешной ерунды,

чтобы, с толку сбивая, судьбу подловить в мелочах.

Как там — “Любит — не любит”? Останется пять лепестков,

только стоит ли их обрывать, если видно и так —

любит, любит тебя она, любит! Не рви этих белых цветов.

Ну каких тебе нужно ещё доказательств, дурак?

* * *

Касались неба спутанные ветки,

переплетались корни под скамьёй.

Не знали мы в тени живой беседки,

что были между небом и землёй

средь ласточек, ныряющих в обрыв,

где по реке, сверкающей отвесно,

шёл теплоход. Припомнишь, как чудесен

был Волги ослепительный разлив —

и этот день опять начнёт всплывать

из тёмной глубины, как райский остров.

Припомнишь и подумаешь: “Как просто

счастливым быть, но этого не знать”.

* * *

Ю. Вознесенской

Порадует время скворчиным углом, —

Чердачница-Муза и этому рада,

Всю ночь шелестит за раскрытым окном

сырая листва над больничной оградой.

И рядом с любовью гнездится тоска,

фамильные ветви так туго сплетая,

что можно без страха смотреть свысока

на эту страну без конца и без края.

* * *

Если где и была помарка,

то ремарка, а не обман.

Был Матфея, Луки и Марка

откровеннее Иоанн.

Ведь свобода — всегда свобода,

а неволя — как свальный грех.

И уходит Христос по водам

аки по суху, бросив тех,

кто не истины ждал, а хлеба,

не спасенья, а правежа,

словно кто-нибудь им на небе

хоть чего-нибудь задолжал.