– И гораздо чаще, чем Саши и Сережи, предлагают мне "погреться" где-нибудь, - вздохнула Танька.

– По-моему, еще чаще тебя пытаются согреть Василии, - улыбнулась Женька, вспомнив, что по Таньке давно уже сохнет их однокурсник Вася Плавкин.

– Кстати!
– встрепенулась Валька, словно вспомнив что-то очень важное.
– Нам сейчас обязательно надо будет зайти к Плавкину.

– Точно!
– кивнула Женька.

Танька сделала вид, что предложение очень ей не понравилось.

– Зачем - к Плавкину?
– пробурчала она, старательно хмуря брови.

– Повод есть, - объяснила Валька.

– Во-первых, - поддержала её Женька, - у Плавкина в холодильнике всегда пол-литра имеется...

– А во-вторых, - сказала Валька, - надо поинтересоваться, нет ли у него случайно каких-нибудь знакомых Никаноров. Хотя бы одного...
– и шепотом, Женьке на ухо, так, чтобы не расслышала Танька, добавила: - Но никак не больше двух!

ОБОРОТНИ – ЭТО ДЕЛО ЖИТЕЙСКОЕ

рассказ

…я хочу сообщить вам об удивительном феномене, который с научной точки зрения значительно интереснее таких привлекающих всеобщее внимание явлений, как рентгеновское зрение или ассирийский массаж. Сообщённое мной может показаться вам шуткой, поэтому сразу оговорюсь, что это не так.

Вы, вероятно, не раз натыкались на слово «вервольф», обозначающее человека, который способен превращаться в волка. Так вот, за этим словом стоит реальное природное явление.

(...)

– А много у нас... оборотней? – зачем-то спросил Саша.

– Много...

В. Пелевин,

«Проблема верволка в средней полосе»

I

– Я вам, мужики, так скажу: я не трепло, никогда им не был и не буду. Если я что-нибудь говорю – значит, говорю правду. И это вам любая собака в нашем дворе подтвердить может... Спросите хотя бы Власовну из двадцатой квартиры! Не поленитесь, мужики, поднимитесь к ней на пятый этаж и, если она вам откроет, спросите: «Слышь, Власовна, ведьма старая, отвечай как на духу: Семён Фляжкин – врун или честный человек?» И она вам ответит, что Семён Фляжкин всю жизнь свою был честным человеком, и сейчас такой, а значит, и всегда таким будет... А Власовна, мужики, зря говорить не станет. Это такая баба!.. Ни телик, ни радио, ни газеты не нужны, если такая баба в вашем доме живёт! Она всегда всё про всех знает: и кто у кого червонец в долг взял и не отдал, и кто сколько зарабатывает и сколько жене отдаёт, и кто самогон варит и в каком количестве (и почём своим продаёт, а почём – посторонним), и кто с кем напился – где, когда, на чей счёт и до какого состояния... Не знаю, мужики, как ей это удаётся, – колдунья она, или на неё ФСБ работает, – но только она, ей-богу, всегда и всё про всех знает! Так что если уж она вам скажет, что Семён Фляжкин – честный человек, значит, так оно и есть на самом деле...

И вот я вам сейчас, значит, расскажу, какая со мной вчера история приключилась, а вы, конечно, начнёте сомневаться: мол, не могло такого быть, сказки ты, Семён, рассказываешь... Непременно начнёте. Потому как оно и вправду – трудно поверить в такие-то дела, если сам ничего своими глазами не видел и в «Вестях» о том по телику ни слова не сказали... Но только я, мужики, честное слово, – хоть нож мне к горлу приставьте, хоть пулемёт, хоть водки не налейте, – всё равно на своём стоять буду: было это! А стоять я на своём буду по той простой причине, что всё это и в самом деле было – не далее как вчера и притом лично со мной...

А было, мужики, вот что.

Вчера вечером, часов этак в одиннадцать – в начале двенадцатого, мы с Фролом зашли к Натахе в 62-ую (у неё самогон и крепче, чем у Алки, и воняет не так отвратно), взяли пол-литрочку, посидели, поболтали о том о сём – за домом, где брёвнышко в кустах лежит. Ну, вы знаете... Вот... А вечер, мужики, такой вчера, если помните, ласковый был, уютный: тишина вокруг, теплынь; ни мошкары тебе, ни комарья, значит, ни недоделков этих соплячьего возраста с магнитофонами да мотоциклами; тишь да гладь, да небо над головой, а в небе – звёздочки, словно бисеринки, сверкают; под ногами травка шелестит – мысли всякие приятные навевает. А в воздухе аромат какой-то плавает, прямо-таки неземной – хоть слюнями захлёбывайся! (Видать, Нинка с первого этажа опять пекла что-то для ублажателя своего нового, интеллигента этого.)

В общем, вечер такой, что сидеть бы и сидеть нам с Фролом за домом, на брёвнышке – хоть до самого утра. По домам расползаться совсем неохота: что там, дома, кроме жён да пустых холодильников?.. «Эх, – думаем, – ещё бы по стаканчику!» А денег-то нет. Поскребли в карманах – на полпузырёчка наскребли. А что нам с ним те полпузырёчка, мужики? Сами понимаете: ни душе, ни брюху, – одно расстройство только...

«– Ладно, – говорю я тогда Фролу. – Ты сиди тут. Жди. А я пойду в Ларискиных загашничках пошарю. Она у меня баба хозяйственная, на чёрный день всегда копейку припрячет».

И – домой. Поднимаюсь, значит, по лестнице, тихонько отпираю дверь, захожу... Тишина. Свет нигде не горит. «Слава Богу, – думаю, – спит, наверное». И крадусь на кухню. Там у нас, в шкафу, на нижней полке, банки разные стоят – под приправы и прочую дрянь. Только из приправ у нас в доме давно уже ничего, кроме соли, не бывало, так что банки эти стоят пустые. Вот моя Лариска и додумалась в самую дальнюю банку деньги ныкать. Она, ясное дело, всегда от меня деньги прячет. И хитрые ж места находит, зараза! То в мешок с тряпьём запихнёт, который на антресолях валяется, то в щёлку за плинтусом, то за обои – где кусок от стены отошёл, под самым потолком, то в ящик с инструментами плотничьими, – короче говоря, нарочно выискивает такие места, куда я давно уже не заглядывал и не собирался. Думает, дурёха, что я не найду! И только ведь хуже делает... Вот, к примеру, засунула она как-то полтинничек за колонку, на кухне, – в щель, которая образовалась, когда от стены за колонкой кусок штукатурки отвалился. А полтинничек взял да и глубже нырнул, когда я его доставать полез. Застрял где-то между стеной и колонкой – не видать даже. Так мне, чтоб до него добраться, пришлось всю колонку разобрать. До сих пор разобранная в углу лежит, воды горячей два месяца нету, Лариска, дурёха, посуду в тазике моет...