— Неразумные! Или мало вам слов князя вашего?! Откуда неверие в ваших сердцах? Избран нами Добрыня быть вашим владыкой. И быть роду его вашими повелителями отныне и до скончания Рода человеческого! Ибо так сказано нами, Тремя Богами Жизни!

И появляется над городом огромное лицо в небе… Одно, второе, третье… Падают в страхе люди, прикрывая головы руками, ибо неземной свет и пламя в глазах Богов… А оба тех, кого только что хотели растерзать, объятые неземным сиянием стоят возле друг друга и держаться за руки, не боясь уже ничего. Боги явили свою волю славам и инкам. И кто осмелиться пойти наперекор их воле? Лишь безумец? Но и тот устрашится гнева Троицы Жизни, ибо нет отныне для Богов Славов и Инков Предела… И грянул гром, что во всех концах земель Полуденных и Полуночных слышен, и высветило небо Лики Божественные вновь, и слышал голоса Богов каждый, кто жил на этих землях, на своём языке, знакомом с рождения, и видел, как побежали выстраиваться в очередь суетливую все родовые и племенные Божки самих диких народов, что в диких и глухих уголках обитают, ибо поняли те мелкие Боги, что отныне их сила и власть — Ничто, по сравнению с Троицей Жизни. И вершился строгий, но справедливый Суд Богов, и летели на землю головы тех, кто замечен был в поедании ближнего своего, и заповеданы отныне всем Правила следующие:

Ama quellanquichu — Не ленись.

Ama llullanquichu — Не лги.

Ama suacunquichu — Не воруй.

Три Божественных принципов. Три Великие Истины. И поняли отныне все, кто жил на Новой Земле, что наступила Новая эра…

…Князь смотрел, как распростёрлись перед ним и его супругой ниц, без разбора, и славы, и инки, и сам был напуган Откровением Божественным. Тишина гробовая стояла во всём городе Торжке. Даже птицы испуганно затихли на деревьях, и туры, и лошади, и прочая домашняя живность. Казалось, все ждали его Слова. Ибо он теперь для всех — Божественный Император. Не в смысле того, что он — Бог. А в том, что осенён Добрыня Божественной Милостью, и стал отныне Правителем Обоих Земель, Полуденной и Полуночной. И негромко молвил он, прижав к себе дрожащую от увиденного супругу левой рукой:

— Поднимитесь.

Зашевелились люди. Задвигались, Вставали, с ужасом глядя в небо и на чету царственную. Дёрнул щекой Император, успокаивающе нажал пальцами слегка на нежное плечико, объявил:

— Свадьба наша с Ольми через месяц состоится. В граде Славгороде, что отныне будет Полуночной Столицей Империи. А Куско станет Столицей Полуденной. И будет теперь семья Императора проживать половину года на одной половине, а вторую — на другой. Далее слушайте меня, и передайте всем: теперь единым целым является Держава Славов и Тауантинсуйу, и всяк бывший подданный одного государства прежнего равен в правах подданному другой бывшей державы. Ибо отныне все они подданные Империи. И доведите мои слова до каждого из тех, что отныне живёт под рукой Императора и его супруги…

Вновь ударил раскат грома, подтверждая слова Добрыни, и высвободилась Ольми из его руки, гордо выпрямилась, запрокинув прекрасную головку. И столь она была красива в этой обычной мужской одежде с плеча своего мужа, что едва не потеряли дар речи люди, во дворе находящиеся:

— И отныне будет так, как сказал мой супруг перед ликом Троицы Жизни и всеми подданными Империи! И не смеет никто противиться воле его. Ибо каждый, посягнувший против слов Императора, поднимает свой голос против Истинных Богов.

И вновь все, кто был во дворе, единодушно воскликнули:

— Да будет так!

Внезапно вперёд выскочил Крок с перекошенным от ненависти лицом и заорал:

— Не верьте ему! Убейте их! Немедля!

Но его уже никто не слушал, Добрыня опешил — старый товарищ и друг ведёт себя непонятно. Прищурился, и обмер — жёлтые глаза тайника светились скрытым пламенем. Но почему жёлтые? Ведь у того они серые! Выходит, это не Крок?! Нагнулся, подобрал меч, который было бросил, подержал в руке, напрягся… И по лезвию побежали всполохи синего пламени… Народ замер, а Крок подался назад, пытаясь спрятаться в толпе, но тщетно — его вновь вытолкнули вперёд. Лезвие свистнуло, рассекая воздух. Синяя полоса пронзила воздух, вошла в грудь тайника, прошив её насквозь, и… Взвыл мужчина голосом дурным, хлестнула из раны кровь чёрная, не алая. На глазах стал он покрываться перьями, вытягиваться, пряча руки и ноги, превращаясь в Пернатого Змея Кетсалькоатля, и откуда ни возьмись, появилось трое воинов, в доспехах невиданных, светом одетые. Один из бойцов был в доспехах Инка. Второй — в броне славов. Третий — в одежде меднокожего воина, с томагавком в руке и початком маиса в другой. Вонзились в тело пернатого три прямых меча, взвыл дурным голосом гад, забился. А самый большой махнул секирой невиданной, с острым наконечником клином, и слетела усыпанная перьями голова на землю… Где падали капли крови её, там дым шёл, и стонала сама Земля… Забилось тело пернатое, задёргалось, но светлый руку вскинул, ударил из ладони луч яркий, и вспыхнул злой Бог майя-людоедов, загорелся, оставляя после себя лишь кучу дурно пахнущей золы… А трое, покончив с Богом, подошли к паре царственной, кивнули на прощание, и в небо по вдруг спустившейся ниоткуда лестнице винтовой ушли…

— Найдите Крока. Настоящего! И что за четверка ко мне в покои вломилась?!

Казалось, люди сбросили какое то оцепенение, началась суета, а Добрыня обернулся к Ольми:

— Как ты? Не испугалась?

Девушка с трудом сдерживала дрожь. Мужчина прижал её к себе, погладил по пышным волосам, шепнул:

— Не бойся. Всё закончилось. Чего дрожишь?

— С-с… Страшно…

— Я же с тобой? Так чего боишься?

Она всхлипнула, прижалась к широкой груди, пытаясь найти убежище и защиту…

— Княже, нашли тайника! Он у себя, без сознания лежит! А те четверо — не наши! Никто их не знает. У славов, якобы, метка крохотная, синяя, на спине. А инков вообще никто не опознаёт.

Склонился перед ними старший гридней. Добрыня махнул рукой:

— Ладно. Ясно, что подменыши то. Пошлите на двор за одеждой Оленьки моей, и покои мои приберите. В Славгород отправьте гонца — пусть начинают готовиться к свадьбе нашей. В Куско инки пошлют вести.

— Как повелишь, княже…

Все склонили головы, засуетились. Кто-то принёс тёплый плащ, подал князю. Тот укутал супругу, так как та продолжала дрожать, сел на заботливо поданную лавку, усадил её рядышком, прижал к себе, гладя плечо. Понемногу девушка начала успокаиваться. Но тут во двор вбежала целая толпа — опять воины-инки, и прислужницы. Те с плачем бросились к своей царице, опасливо посматривая на её супруга. Откровение Троицы Жизни видели все, и возражать не осмеливался никто. Мгновенно натянули непрозрачный полог, засуетились… Время от времени слышался шёпот, позвякивание украшений, наконец полог опал, и слав вздрогнул — он ожидал всякого, но не такого: Ольми сидела в простом сарафане славов… Увидев его взгляд, пояснила: