Вик стоял с минуту, не шелохнувшись, и смотрел на меня, не мигая, потом сделал шаг, а я отпрянула, и сама же себя отругала. Дура, ничего ведь он тебе не сделает, если сама не захочешь!

– Я не придумал. Я говорю как есть, но не бойся девочка, это тебя ни к чему не обязывает. Ты ничего мне не должна, это я тебе должен.

– Нет,– я опять помотала головой, не в силах ничего сказать и честно не зная, как себя теперь вести – как мужчина он мне, конечно, нравился, но это ничего не значило, абсолютно ничего, а как человека, возможного друга я его терять не хотела,– Ты не должен.

– Должен, еще как должен,– нежно улыбнулся мне он,– И не только за то, что вместо меня под пули встала. Должен, потому что ты за человека меня приняла, не отшатнулась, за зверя не посчитала, не командовала мной как собакой, хотя и могла себе такое позволить. За то, что заставила поверить, что я не такой уж и урод,– улыбка медленно перерастала в усмешку, пока он говорил, а я ужаснулась, начиная понимать, что похоже я единственная кто к нему по– человечески отнесся.

– Вик, я…

– Друзья?– он протянул мне руку, вопросительно на меня глядя, и я ни секунды не сомневаясь, вложила в его руку свою. Он тут же воспользовался положением и притянул меня к себе.

– Вик,– настороженно проговорила я.

– Не бойся, не трону. Просто хочу сказать тебе спасибо за все. Знаешь, когда за тобой от больницы шел, злился. Думал, сейчас посмотрю, куда ты пошла, а потом все тебе выскажу. А когда тебя плачущую увидел – душа перевернулась.

– Не поверил Ксанке, значит,– вздохнула я.

– Я же не идиот.

– И ты вовсе не урод,– вставила я,– Никогда себя так больше не называй.

– Не надо меня успокаивать, я не девочка,– рассмеялся он.

– Тебе идет, когда ты улыбаешься,– не угомонилась я,– Лицо совсем мальчишеское становится и доброе.

Он опять рассмеялся и отпустил меня из объятий. А мне в который раз стало неловко, не знала, куда себя деть.

– Лен, перестань, сказал же, мое признание тебя ни к чему не обязывает,– видимо мой новоиспеченный друг обладал отменной проницательностью. Я отвела от него глаза и снова наткнулась на портрет отца.

– Лена,– осторожно позвал меня Викинг, видя, что я стою как вкопанная и даже дышать перестала,– Лена, не надо, не смотри.

Он быстро подошел ко мне и развернул к себе.

– Зачем душу себе рвешь? Думаешь, заслужила наказание?

– Да.

– Девочка моя, бедная, – произнес он с нежностью и покачал он головой,– Расскажи мне.

Я не хотела, боялась, что после рассказа увижу осуждение и отвращение, но я не имела права молчать теперь, когда начала считать его другом, когда сама же призналась в том, что натворила. Я рассказала все, про Лешку, про тот вечер, когда отец приехал к нам со своими архаровцами. Как стрелял в меня, как смеялся над моей болью, после признания, что это он отправил Лешку в Чечню, и как убивал на моих глазах Антона.

Викинг мочал долго после моего рассказа, а я ждала вердикта. Почему-то мне стало очень важно его мнение. Когда он поднял на меня свои глаза, я вздрогнула, в них была ярость. Я сжалась в комочек, поняла, что только что оттолкнула от себя его. Может оно и к лучшему? Может…

– И ты обвиняешь себя?– от его слов я еще раз вздрогнула,– Говоришь, что заслуживаешь наказания? Да какой он тебе после этого отец!

– Вик, не надо…

– Скажи мне, Лена,– он успокоился и глубоко вздохнул,– У тебя был выбор? Ты могла бы убить своего мужа? Смогла бы жить с этим? Молчишь? Тогда я скажу – нет.

– А как мне жить с тем, что я сделала?– закричала я,– Как я вообще до сих пор живу – дышу, сплю, ем? Я не знаю…Мне надо было себя, наверное, пристрелить…

Вик молча подошел ко мне, взял меня на руки и сел в кресло.

– Иногда бывают моменты, когда спасая чью-то жизнь, ты несешь зло,– тихо проговорил он,– Но это твой выбор, и никто не смеет тебя осуждать за это, не побывав в твоей шкуре. Даже ты сама, не имеешь права осуждать. Здесь нельзя было выбрать. Выбрав одного, ты предаешь другого. Замкнутый круг, который я предлагаю считать просто невезением.

Я потрясенно молчала. Он не только не оттолкнул меня, он не просто успокоил, он сказал…правду. Пусть она тяжело мне дается, пусть так.

– Спасибо тебе, мне этого еще никто не говорил.

– А Синица? – тихо спросил он.

– Что мог Антон сказать? Я тогда спасла ему жизнь, если бы не выстрелила, он был бы мертв,– я горько рассмеялась, – Знаешь, он тогда, после всего, поклялся, что больше не вернется к этому. Мы уехали. И девять лет я была счастлива, потому что не вздрагивала по ночам от каждого шороха, со временем мне перестали сниться кошмары, мы просто жили. Но стоило нам вернуться в Россию, он забыл все – свои обещанья, нашу жизнь во Франции, будто не было тех лет. Связался с Митяем…