Шар, подавив и раскидав легионеров, несущих таран, добрался до основной массы штурмующих. Те из них, кто шел в первых рядах, и увидел несущуюся навстречу смерть в панике (оказывается и у румийцев такое бывает — не железные, все же) развернулись и попытались пробиться назад, вниз. Задние, которые ничего не видели, их не пускали. В голове наступающей румийской колонны образовалась куча мала, в которую и врезался, набравший хорошую скорость, шар. От раздавшегося предсмертного воя, хорошо слышного хруста ломающихся костей и лязга сминаемых доспехов, буквально кровь застыла в жилах. Я невольно зажмурился. Когда открыл глаза, гранитный шар уже подкатывался к подножию скалы — началу пандуса. Впереди него бежала, скорее даже катилась, обезумевшая от ужаса, небольшая толпа в полсотни человек — все, что осталось от втянувшейся на скальный подъем черепахи. Добежать до низа так и не успела. Камень, весело подпрыгивая на одоспешенных телах, подмял ее под себя и теряя скорость выкатился на площадь, оставляя за собой кровавую дорожку. Остановился где-то на ее середине, красный и, кажется, даже парящий кровавым туманом.

На пандус было жутко смотреть: раздавленные, поломанные, сочащиеся кровью и содержимым кишечника тела. С середины подъема начинался бурый ручеек, весело сбегавший до подножия скалы. Там на площади у начала пандуса быстро увеличивалась в размерах лужа того же цвета. Легкий ветерок донес до нас тошнотворный запах бойни. Андрокл и три Валькиных жрицы скрючились в пароксизме рвоты. Сама Волеслава и четвертая жрица тоже заметно позеленели. Хулагу так же выглядел неважно. Да и у меня поднимался к горлу съеденный недавно обед. Однако, сделав пару-тройку глотательных движений, я поборол недостойные Посланника физиологические позывы. А Валька, все же, не удержалась — похвалилась обедом. Глядя на нее, то же проделала ее, еще державшаяся подружка. Хулагу устоял.

Глянул вниз на площадку возле ворот. Там продолжали стоять застывшие в ужасе полсотни легионеров румийского авангарда. Я склонился между зубцами и, сделав зверскую рожу, рявкнул:

— Бу!

Румийцы, преодолев охвативший их столбняк, закинули щиты за спины и кинулись бежать вниз по пандусу, оскальзываясь и падая на крови и кишках своих соратников. Вслед им никто не стрелял: все пресытились видом смерти.

Больше в этот день попыток штурма не было. Уже в сумерках снова появились парламентеры. На это раз группа была менее представительной. Во всяком случае, префекта среди них не имелось. Видно, окончательно обиделся на нас славный Клодий Глабр. Не иначе придумывает самые изощренные способы казни. Парламентеры вполне вежливо попросили беспрепятственно вынести трупы своих соратников. Разрешил. Пусть их. Опять же, запаха будет поменьше.

Ужинали без аппетита. В здании местной администрации. Туда запах не доходил. Во время ужина Волеслава подняла вопрос о захваченных румийках. Они так и томились в подземных апартаментах акрополя под охраной пятерых воинов. Невольниц набралось под восемь десятков. Не мало. Продуктов, конечно, у нас хватит надолго, но и кормить их тоже глупо. Во всяком случае, так считала Валька. Опять же, она опасалась, что румийки могут открыть ворота своим соплеменникам, улучив удобный момент. Или найдут подземный ход, ведущий наружу, и проведут их по нему в крепость.

Мужская часть заседающих отнеслась к словам жрицы прохладно: все они, кроме Андрокла, присмотрели себе среди пленниц «подружек». Я понял, что Валерию Валька тоже имеет ввиду. Может быть, даже ее-то в первую очередь. Все же неровно дышит ко мне, что ли? Или как? Не зря же бесится. Чего ж тогда хвостом вертела? Ей богу, достала! Или это я здесь таким прямолинейным, если не сказать, примитивным стал? А с ней надо тоньше, куртуазнее, а не так сразу за задницу и в койку? Возможно… Вот только времени для таких подходов нет. Да и желания, если честно. А, значит, и пресловутой «любови» тоже, скорее всего. По крайней мере, с моей стороны. Просто плотское желание, что ли? М-дя…

— Что предлагаешь? — прервал ее словоизлияния.

— Отпускать нельзя, — раздумчиво протянула она.

Все мужики сделали стойку, в готовности взорваться вспышкой возмущения. Я тоже напрягся. Тем не менее, подбодрил:

— Ну-ну, и…

— Предлагаю умертвить, — выдала Волеслава.

Вот так, простенько и без затей. Иногда моя жрица меня пугает. Разве можно с ней спать? Зарежет ночью, чуть что не по ней. Любовь с такой для мазохистов. Сжал зубы, поиграл желваками. Потом выдохнул, гася поднимающуюся откуда-то из живота ярость. Спросил деловито:

— Зарежем, или задушим? Тела куда будем девать? Завоняют ведь.

Волеслава задумчиво подняла очи горе, видимо, приняв мои слова вполне серьезно. Потом выдала:

— Проще просто сбросить их со скалы. Пусть румийцы сами хоронят своих жен.

Прелестно! От излишнего человеколюбия смерть Вальке не грозит. Глянул на мужиков. Те смотрели на Волеславу, не скрывая своего возмущения. Значит, я не одинок в своих чувствах. Что ж…

— Никого никуда сбрасывать не будем, — подытожил я. — Резать и душить тоже. И отпускать нельзя: ни к чему осаждающим знать подробности о происходящем в крепости. Женщины останутся здесь. Под хорошим присмотром, естественно.

Мужики облегченно выдохнули. Валька вспыхнула яростным румянцем, поняв, что я над ней элементарно поглумился. Вскочила на ноги (совещались мы в большом зале здешней администрации, рассевшись на скамейках), бросила на меня горящий ненавистью взгляд и прошипела:

— Смотрите не пожалейте! Похоть отбивает вам мозги!

Потом решительно двинулась на выход.

— Зря ты связался с этой румийкой, господин, — после недолгой паузы произнес Хегни. — Волеслава такого не простит.

— Давай ты оставишь свои советы при себе! — рявкнул я.