Все изменилось в разгар весны, когда они прибыли в Фалесту. Приближался Срединный День Весны, его еще кличут Днем Восточного Дракона. Илча не любил этот город - уж очень много нехорошего с ним связано, но Ветер почему-то ни за что не хотел обойти его стороной. А после ни за что не хотел оставить, хотя прилюдно выступил всего-то раз, а после отдыхал дня четыре: то взаперти отсиживался, то бродил по вечерним улицам, избегая лишних взглядов. Не отвечал на расспросы, только усмехался. Словно ждал чего-то и никак не мог дождаться.

Наконец, Ветер с самого утра велел Илче известить хозяина о новом представлении. Оставалось только возносить хвалы Нимоа: казалось, здешний воздух благоприятствовал обретению бодрости и отступлению немощей последнего времени. Даже отстраненность как будто исчезла, стихотворец вновь искал общества своего спутника.

Было от чего радоваться - такое случалось все реже. И ничего, что снова пришлось выслушать старую, давно знакомую историю про Жемчужину, и безо всяких стихов и прочих красивостей, точно речь шла о произошедшем, давно минувшем. Ветер часто путал явь со своими выдуманными приключениями, не раз поворачивал так, точно все с ним самим и случилось. Илча привык, так даже интереснее. Вот и сегодня стихотворец взялся повторять не раз слышанное, однако без прежнего спокойствия, с непонятным упорством, то и дело пытливо заглядывая в глаза. Илча встревожился, а когда Ветер принялся настойчиво чертить давно знакомые картинки на куске пергамента, то и вовсе потерялся. А может, все-таки правда? А что если…

Стук в дверь осадил его внезапную горячку. Сказитель замолк, слова отзвучали, возвращая обоих в привычную жизнь. Пожаловал сам хозяин. Общая зала битком набита, люди давно уже ждут. Ветер лишь вздохнул.

Илче тогда показалось, что стихотворец жалеет о данном обещании, но нет, сегодня он щедро расходовал дар, отпущенный ему Нимоа, словно вознамерился сжечь его без остатка. Точно в воздухе парил. А после едва добрался к себе, распластался на лежанке.

Опускалась ночь, и хозяин уже успел наложить запоры, когда какой-то поздний путник принялся настойчиво колотить в ворота. Стихотворец тут же послал Илчу узнать, как будто ожидал чего-то.

Стоит ли говорить, кем оказался ночной гость! Снова Серый. Он влетел, как сама буря, однако бросил единственный взгляд на Илчу и сразу успокоился.

"Наконец-то", - встретил его Ветер.

"Я торопился", - коротко ответствовал Лассар.

И вновь они со стихотворцем прободрствовали всю ночь, вызывая у добровольного стража зубовный скрежет. У Ветра ведь и так сил нет! После сегодняшнего-то… А они там шепчутся без сна! Ничего человеческого нет у этого Лассара.

А как только забрезжило утро, Серый куда-то отлучился и скоро вернулся с легкой повозкой. Они отбыли, опять не прихватив с собою Илчу. Тот полдня мерил шагами подворье, пока они вернулись. Стихотворец стал совсем прозрачным, так обессилел, гость, как обычно, скрывал обличье, на котором и так ничего не прочтешь. И вновь они заперлись, о еде так никто и не вспомнил.

Илча уселся под дверью, не на шутку встревоженный. Но то ли сам Ветер, то ли гость его, наверно, догадались, что кто-то может услыхать их: говорили очень тихо, ни словечка не разобрать. Прошла целая вечность, пока послышались шаги, но на беду, ноги у сторожа изрядно затекли - вовремя отскочить не удалось. На пороге показался Лассар.

– Входи, - уронил только одно слово, не выказывая ни удивления, ни гнева.

Илча кинулся к лежанке. Уходящий Канн позолотил все вокруг, но лицо стихотворца уже утеряло всякие краски.

– Я лекаря позову… - растерянно пробормотал Илча, не решаясь, однако, сдвинуться с места.

– Не стоит, - очень тихо, но четко ответил Ветер.
– Лекарь не понадобится… Не нужно лишней суеты.

– Но как же… почему… - бормотал Илча, понимая, что говорит не то.
– Все же хорошо было…

– Я очень устал, - бледно улыбнулся Ветер, словно ободрить хотел, но сил на то не хватило.
– А значит пора.

Надо было что-то еще сказать. Только вот что… Илча силился придумать, но третий раз замолкал на полуслове.

– Не нужно ничего говорить, если в том нет потребности, - раздался сзади ненавистный голос.
– Молчание порой ценнее. И говорит лучше слов.

Илча резко обернулся.

– А ты… - процедил он, не зная, что еще добавить пообиднее.

– Не лучшее время для злости, - прошелестел Ветер, и Илча устыдился.

Некоторое время все безмолвствовали. Канн тащил прочь по стенам свои уходящие лучи. Последние для одного из них.

– Илча…

Тот кинулся вперед.

– Надеюсь, ты все же поверишь… В сказку… Как поверил я… в свое время…

Странные слова. И непонятные.

– Лассар…

Теперь пришлось освободить место для Серого.

– Помни о моей просьбе!
– Серый кивнул.
– И еще… Знаешь… о чем я жалею? Нет… не так… О чем часто думаю?.. Я никогда… не говорил тебе прежде…

Илча подвинулся ближе, стараясь не упустить ни слова, пусть даже не ему назначенного. Не желая уступать Серому ничего. Он и так, не спросясь, забрал себе последний день Ветра. И последнюю ночь. Он привык забирать себе все, что пожелает.