Илья открыли свой филиял с Андрияном в зоне Ел-Алто, и Илья повёл мою политику, стал пользовать мою рекламу, публика насторожилась, стала приходить в нашу контору и спрашивать об етим филияле. Мы ответили: «У нас никаких филиялов нету». Народ к Илье не пошёл, и дело не пошло, им некуда было деваться, пришлось им покориться, мы их поставили учителями, Андроника тоже.

Приезжают Степан со своёй семьёй, всё продали за бесценок, и Степан, Александра и мама с большой обидой, что обмануты. Мы пособолезновали, и я всё рассказал, как всё раскрыл. Наплакались все вместе. Я Степану стал говорить и упрашивать:

– Степан, что мы натворили, ето не может остаться просто так, давайте соберёмся, соберём собор и всё расскажем, что с нами случилось. Много будет проблем, но будет польза, многи поймут, как ишо бывает на етим свете.

Степан пожал плечами и ответил:

– Да, надо бы, – но сразу было понятно, что не хочет.

Я понял: да, ему невыгодно, так-то на кого-то можно всё спереть, а пойди на собор – ишо останешься виноватым. Я ишо ему стал говорить – он молчит, стал приглашать с нами работать – не захотел, говорит:

– Поедем в Аргентину.

– Ну что, сам знашь.

Мы с ним распростились, и оне уехали. Стал просить Илью также обратиться в соборы, он тоже подтвердил: «Да, надо бы», но глазами вилят, и эти слова не по ему. После того он старался избегать встречаться со мной.

Боливьянсы молодсы, у их рукоделие в руках мастера, вижу, что с етими инками можно работать и организовать любой бизнес. Стали появляться боле и боле профессионалов, я все заработки повернул на них, нанял художников, дал им задания, чтобы нарисовали на матерьи разны пейзажи, образа исторических особов, как Конфуксый, Митридат, Клеопатра, Моисей – перешествия через моря, тройку, три богатыря и так далея, где-то под тысяча екземпляров, и всё ето отдали самым хорошим вышивальщицам, также и покрывальи, подушки, шторы, скатерти, салфетки и так далее. Мня по-прежнему вызывали новыя и новыя группы, но ето было нелёгкая работа, вызовут – и надо ехать, и едешь, бывало, в таки вилы, что страшно. Бедны, всё жди, етот народ белых ненавидят, потому что хорошаю память оставили конкистадоры: убивали, казнили, изнасиловали, издевались и так далее, и до сегодняшнего дня продолжаются несправедливости от властей и вообче от белого народу. Стречали меня осторожно, многи шаптались, и слыхать было, называли «гринго». У них привычка стелить на пол скатерть и угощать на полу, садятся на пол поджав ноги. Оне встречали меня с вопросами:

– Мы научимся? Работа будет?

– Всё зависит от нас. Когда нас будет масса профессионалов, мы доложны обратиться к государству, но для етого мы доложны показать, что мы достойны разукрасить любой интерьер, на любой вкус. Я вижу, что вы, инки, молодсы, с вами всего можно добиться. Конечно, ето не будет лёгко, но будем биться, чтобы ето осушествить. Вы пошти ничего не теряете, с вас окроме матерьялов нихто больше ничего не берёт. А какой профессор неправильно поступит, обрашайтесь прямо ко мне.

Мы уже показывали наше художество властям, разным организациям, и есть интерес. К консу года мы доложны организовать выставку на вышним уровне, хто дойдёт до профессионала, тому в конса года будет диплом.

Вопросы были разны, и на всё приходилось отвечать. Я всё делал по-скромному, и всем соболезновал, и жалел ихну жизнь, как оне живут, етим завоявывал ихно доверие. После выступление все помаленькю ставили на скатерть, хто что мог заготовить дома, ето были разны блюда, по-разному заготовлено. Из некоторых блюд непонятных приходилось спрашивать, из чего и как приготовлено, но ето замечательно, угощение было готовлено лично для миня. Вот попробую, откажись – все присматриваются, есть ли дискриминация с моёй стороны и како моё отношение к ним. Я им соболезновал и сочувствовал чистосердечно, и заметно было, как оне ко мне начинают ласкаться и рассказывать свои события. Вот поетому наша контора всегда полна.

Когда у нас стали появляться художественные работы, я обратился к консулу и попросил, чтобы через них организовать выставку, дал ему наш адрес, чтобы посмотрел на нашу работу. Он приехал, ему понравилось, и мне сказал:

– Мы ишо ни разу не делали никаку выставку в Ла-Пасе, хорошо бы организовать её, – и говорит: – Мы с послом обсудим и вам известим.

Мы его сердечно поблагодарили и решили ждать. Консула звать Якушев Димитрий. Через неделю вызывают, я взял с собой директора Вильму Кубас, взяли несколькя образцов нашай работе – и в посольство. Нас Димитрий встретил и повёл к послу, встретились с послом, познакомились, мне он сразу понравился, ето хороший дипломат. Я стал рассказывать, хто мы, что мы, зачем пришли и просим Российскую Федерацию помогчи, чтобы помогла нам организовать сделать выставку, хоть мы и в России никогда не бывали, но всё равно мы русски, и художество ето русское, хотя оно давно потеряно, но наши предки сохранили. Посёл мне сразу сказал:

– Данила, мы обязаны вам помогчи, мы вас знам, вы старообрядцы, и ета работа чисто русска. Данила, скажи, кака цель етой выставки?

– Да мы хочем показать своё художество государству, разным дипломатам, аккредитованным здесь в Боливии, бизнесменам и разным организациям.

– Хорошо, государьство, дипломатов мы приглосим, и ишо хоть кому, и вы постарайтесь пригласить кого сможете, встречу и коктейль мы поставим.

Я как мог любезно поблагодарил посла, ето был Сизов Евгений. Мы вышли с радостью: дело идёт всё хорошо.

Вильме Кубас как директору я вручил все организации, с которыми мы работали, ето были «Мисьон альянса норуега, Боливия», «Кольпинг, Боливия», «Сентро де Мадрес Боливьянас» и так далея. Я всё организавывал и супервизировал, Вильма Кубас посылала учителей, контролировала за всем и мне информировала, Сантос учил и был главный супервизор [202] . Стали готовить выставку, Марфа с Еленой приготовили для вышивок шторы, покрывальи, наволочки, скатерти, салфетки, разные фартуки. У нас уже работало двоя рабочих дома, женчинов, нитки мотали, но в городе с детями жить чижало, оне рвутся на улицу, а там чижало.