— Топлива? — не понял Петя.

— Топлива! — удивился Цандеровский. — Реактивное топливо в контейнерах для кинопленки?!

— Да. До 40-ых годов кинопленку делали из целлулоида, который был поразительно горюч. Я провел ряд опытов, хотя и не достаточно глубоких (все же горючие материалы не входят в область моих первостепенных интересов), и выяснил, что этот материал при горении выделяет много тепла, горит очень быстро и почти не оставляет пепла. Теперь же я передам свои запасы этой кинопленки Пете. А вы, друзья мои, придумаете, как использовать их по назначению.

— Так, хорошо… — Вениамин Альбертович приходил в себя и пытался мыслить рационально. — Но ведь эти запасы когда-то закончатся? А современная кинопленка, как я понимаю, такими удивительными качествами не обладает?

— Совершенно верно, — отозвался Никодим. — Но к этому времени вы отладите принцип твердотопливных реактивных двигателей и аэродинамику летательного аппарата, рассчитанного на устойчивый полет при высоких скоростях. В общем, разработаете математическую базу. Затем можно будет перейти на более современное (и более мощное) топливо, как например, артиллерийский порох, который вполне возможно достать у наших военных.

Повисла пауза. Петя выказывал нетерпение, ему хотелось сию минуту бежать к Никодиму домой за реактивным горючим и приступать к изучению столь манящих передовых технологий реактивного движения, но он чувствовал, что разговор не окончен, и не осмеливался так грубо этот разговор прервать.

Вениамин Альбертович же размышлял не столько о реактивном топливе, сколько о самом Никодиме, — уж больно эрудированным и подкованным в таких специфических задачах, как физика, и тем более реактивное движение, позиционировался Петин товарищ, причем, казалось, что свои утверждения и выводы мальчик делал походу, не задумываясь глубоко, словно все ответы лежали перед ним, как раскрытые карты.

«Но ведь такое невозможно! — внутренне возмущался Альберт Вениаминович. — Путь ученного в накоплении знаний, ошибок и поиски путей преодоления тех ошибок и просчетов! Откуда у подростка может быть столько опыта?! Столько эрудиции и уверенности в своей научной правоте?!»

В конце концов, Альберт Вениаминович, снедаемый чувством внутреннего дискомфорта и странности ситуации, решился на вопрос, который хотел задать с самого начала беседы:

— Скажите, молодой человек, а почему я раньше никогда вас не видел? Вы не ходите в школу?

— Представьте себя, Вениамин Альбертович, в свои годы и со своим багажом знаний, сидящим за партой в первом классе. Не думаете, что такое абсурдно? А теперь этот абсурд умножьте на тысячу. Зачем мне ходить в школу? Что вы мне там объясните? Закон импульса? Принципы термодинамики? Теорию относительности Эйнштейна? Или механизм Большого взрыва? Впрочем, да — его в школе пока не преподают. Как и теорию струн, которую еще даже не изобрели.

Все это учитель физики Цандеровский выслушал с открытым ртом, затем крякнул, произнес отстраненно:

— Такое впечатление, юноша, что вам известна Истина, — чуть помешкал и добавил с напускной иронией, — может, поделитесь этой Истиной и со мной? А то я, знаете ли, уже несколько десятилетий в поиске.

— Да ради бога, — спокойно ответил Никодим. — Истины не жалко. Внемлете: она в смерти, как в завершающем этапе любого кольца жизни, потому что жизнь циклична.

— Что это значит?! — спросил пораженный Цандеровский.

— Это значит, — ответила за Никодима Юля, до этого не произносившая ни слова, — что все мы можем умереть завтра.

Никодим ничего больше не сказал, Юле улыбнулся, подтверждая, что она уловила самую суть, отвернулся и неспешно побрел прочь, Петя тут же за ним последовал. Когда он скрылся за углом школьного здания, Юля обратила свое лицо к Вениамину Альбертовичу, ласково улыбнулась, сказала:

— Он прав, как права ночь. Но ночь не отменяет дня. Истина — в жизни.

Вениамин Альбертович, еще более пораженный замечанием девочки, чем высказыванием Никдоима, обронил:

— Должно быть я уже стар — совершенно не понимаю современную молодежь… — и, не прощаясь с девочкой, пошёл через школьный двор, особо не выбирая направление.

Два года спустя, когда ракеты и самолеты Пети Маслова будут уверенно летать на артиллерийском порохе, Цандеровский сделает глубокий анализ технологии твердотопливной реактивной тяги, в результате чего на свет появится многостраничный труд под названием «Физика сгорания твердого топлива». Рукопись он отправит в область и ее издадут маленьким тиражом в рамках альтернативного видения развития космонавтики. Эта работа будет полностью проигнорирована вершителями космических судеб СССР, потому что жидкотопливные реактивные системы давным-давно отлажены, а переоборудование стоит огромных денег. Ко всему прочему, куда девать легионы специалистов, которых с принятием новой двигательной концепции нужно было бы сократить? Да и кто такой, этот Цандеровский, чтобы обращать внимание на его сумасбродные изыскания?! В общем, эпохальная работа Вениамина Альбертовича советскими специалистами останется не замеченной. Зато на книгу обратят внимание жадные до чужих идей американцы, и тихонько начнут претворять революционную программу в жизнь. В результате, уже через пять лет они начнут запускать свои шаттлы на платформах с твердотопливными ускорителями. В 86-ом году, ровно десять лет спустя, после того, как Никодим подкинул Вениамину Альбертовичу идею твердотопливных двигателей, американский шаттл «Челленджер» взорвется, не достигнув стратосферы. Погибнут семь астронавтов. Что поделать, Вениамин Альбертович работал над теорией, экспериментировал с моделями, — надежности он не уделял достаточного внимания, полагая, что она должна стать результатом многолетних испытаний уже с реальными ракетоносителями. Очевидно, этот нюанс американцы посчитают малозначимым.