Князь засмеялся.

Да там и так уже все «вверх тормашками» стоит. Сам, чай, знаешь, что из старых демидовских заводов и половина не работает. Твои же «дружки» мастеров да опытных управляющих перебили, в истопники загнали или выгнали на все четыре стороны, а посадили на их места сволоту свою. Сволота же работать не умеет и жадна очень: тащит, что под руку ей подвернется. А рабочие, на радостях, что волю получили, все заводы разграбили. В Берг-коллегии стон стоит: не могут заводы работать!

Поеду — все налажу! Сейчас же после Крещенья и махну.

А не боишься? — многозначительно осведомился князь.

А чего мне бояться? — несколько неуверенно переспросил Хлопуша.— Не ты ли меня сковырнуть собираешься?

Глупостей не говори! — резко ответил Мыш- кин.— Голова у тебя на плечах есть, ну, так и должен знать, что я тебе не враг, а скорее союзник. Да ведь у тебя недругов немало. Младший Зацепа, к примеру, считает, что ты нарочно подвел его братана под Казанью.

Собью рога! Бычок бодливый, да силы в ем мало.

Опять же Минеев... Ты поперек дороги!

Хлопуша сжал кулаки и прогундосил:

Ростом не вышел. Не я ему поперек дороги, а он мне становится. Голова вскружилась у Минеева. Сидеть бы ему всю жизнь в поручиках, кабы к нам не перебежал под Казанью. А теперь, вишь, мало ему омть енарал-аншефом, так он в фельдмаршалы мостится. Тоже, подумаешь, Румянцев какой! Как бы по цорожке Кармицкого не пошел.

Смотри: за спиной у Минеева Чубаровы стоят. А сам-то в Чубаровых души не чает. Выручали они его, когда он в казанских острогах сидел...

Больше из-за Маринки ихней. Бабник он. Набил дедке брюхо, вишь, лестно в отцах ходить... Ну, да мы и па Чубаровскую свору управу найдем...

Заступаться не буду!—сухо вымолвил канцлер. — Справляйтесь сами, а у меня и так хлопот полон р" | Вот посмотрим, чем-то вы своему воинству христолюбивому платить будете. Жалованье большое пообе- имли, а денег в казне маловато: разворовали казну!

После Крещенья в скорости обоз придет из Ека- н ринбурга с монетного двора: рублевиками два миллиона да новыми червонцами полтора. Обоз-то поди уж;е вышел.

Мышкин-Мышецкий искоса посмотрел на лежавшую перед Хлопушей карту. Нагнулся, стал измерим. расстояние между двумя пунктами. Подумав, им мол вил:

Авось и довезут! Посмотрим...

Справимся, со всеми справимся!—словно успо- tui и пая самого себя, ответил Хлопуша.— Силы-то у мне не занимать. Мужик— дурак, всем миром за Пи I юшку Петра Федорыча... Допустили мы его к земле, ну и уцепился и ногтями, и зубами.

Да будет ли из этого толк? Вон бывшие бар- • кие земли так и остались не засеянными озимым. Да и на своих, крестьянских землях прошлую осень что-

не очень-то работали. Праздновали да делились, друг на друга из-за лужков да рощиц головы прола- ммиали.

Вывернемся!—сказал Хлопуша, поднимаясь.— г, говорю, утрясется. Самое трудное сделано...

Ой ли?—усомнился князь.—Я раньше и сам так думал: лишь бы немку с престола сковырнуть, а там, мол, все, как по маслу, пойдет...

А теперь что думаешь? — спросил Хлопуша, направляясь к выходу.

А теперь так думаю: развалить державу не так уж трудно оказалось, а вот новое наладить—ой, как трудно оказывается. Пустили мы с тобой по дремучему лесу огонь, думали, траву выжжет, а лес не тронет. Ад, оказывается, и лес загорелся да так-то полыхает.

Прощай, присходительство! Пойду водки добывать,— сказал Хлопуша, уже стоя в дверях.— Нагнал ты на меня тоску, признаться...

Прощай! — ответил Мышкин-Мышецкий.— Смотри не запей. Будет уж и того, что сам наш богоданный да помазанный неделями не высыхает..

Дверь за ушедшим Хлопушей закрылась.

Снова Мышкин-Мышецкий нагнулся над географической картой и принялся ее внимательно рассматривать.

Эх...

Нетерпеливо свернул карту и швырнул ее в угол. Подошел к окну, распахнул занавески, посмотрел.

Сквозь запотевшие стекла смутно виднелись ярко освещенные окна главного здания дворца. Там еще продолжалось пиршество. На дворе двигались причудливые тени: слуги увозили по домам выбиравшихся из дворца то по одиночке, то шумными ватагами пьяных гостей «пресветлого царского величества»—Емельяна Ивановича Пугачева, капризной волей судьбы ставшего «анпиратором».

Пируй, пируй, мерзавец! — злобно вымолвил Мыш- кин.— Долго ли тебе, смерд, пировать-то придется?!

В это время в пиршественном зале догорала буйная попойка. Хор военных трубачей, добрая половина которых еле держалась на ногах, нестройно играл старые казачьи и разбойничьи песни. В одном углу разошедшиеся сановники и сановницы «анпира- гора» плясали русскую, не заботясь о том, что играет хор, в другом — шел ожесточенный и совершенно |'осмысленный спор и мелькали кулаки, но до дра- | и дело не доходило. На помосте, куда допускались Т'им.ко высокопоставленные персоны, на большом, обитом алым бархатом диване с позолоченными in кками сидели пьяный «анпиратор» и его новая фаворитка Марина Чубарова, семнадцатилетняя ниш ноте лая голубоглазая казанская красавица из ' I ароверческой семьи, стыдливо прикрывавшая свой "(ичображенный беременностью стан персидской шалью.