Тусклый взор Пугачева заблестел.

— Давно не охотили на медведя,— вымолвил он iciiBO.— Поди, и позабыл, как брать-то ихнего брата.- Да вспомнить? Ай побаловать свою душеньку?

А что же? Зачем дело-то стало? — поддакнул ' I у гунов. — Лихо оборудуем. Мигни только, великий государь!

А ты как думаешь, твое превосходительство?— обратился Пугачев к присутствовавшему при приеме даров старому князю Мышкину-Мышецкому.

А что мне думать? — сухо ответил тот.— Дел-то, конечно, не оберешься. Вот, я опять с важным до- к ладом..

А ну их к ляду, твои доклады! — рассердился Пугачев.— Что это, право? Дыхнуть вы мне не даете, господа министры! Лезете, как мухи на мед. Ни днем, ни ночью покоя не даете. Вас ублаготворять, так и гнать не пришлось бы. Что я, двужильный что ли али каторжный какой? Гульнуть хотда — нельзя: законы гам какие-то обдумывай. Поохотиться в кои-то веки pa I потянуло — «делов много», нельзя! Проехать куда к I пашей Москвы постылой вздумалось—никак нель- |д посланника там какого-то, черта лысого, приймать кадоть.

Мышкин, пожав плечами, еще более сухо ответил: Воля вашего величества. Мне что? Могу и подо- | дать с докладом.

Да о чем доклад-то? — угрюмо осведомился Пугачев.— Поди, опять о полячишках?

По польскому вопросу.. Получивши вчера новую

с кого короля дипломатическую декларацию-.

Ох, и допекли же меня полячишки! Ох да и скручу же я этих панов в бараний рог! — вспылил Им ачев.— То есть, так расчешу... Житья из-за них нет, Ч" | лятых! Лопнет, ой, лопнет мое терпение!

Мышкин-Мышецкий чуть приметно улыбнулся кон- оо ами губ. Не замечая его насмешливой улыбки, аш усивший удила Пугачев уже почти кричал:

Отписывай крулику ихнему сам, присходитель- ство. Моим именем. Да навороти, чтобы панам под душку подкатило. Подопри-ка им бока! Пожестче! Остерегайтесь, мол, раздражать его анпираторское величество, а то как бы он вашу Польшу, словно матерую медведицу, на рогатину не посадил. Не уйметесь, так, мол, ждите гостей в Варшаве да в Кракове. Иди-иди, князь! Пиши! Мое слово твердо! И слухать ничего больше не хочу. Надоело!

Да дело-то разобрать бы надо!

Дело не медведь, в лес не убежит. Вот съезжу в Раздольное, разомнусь малость, освежусь, а когда вернусь, то и разберусь. Слово мое твердо: поеду брать шереметьевскую медведицу. А ежели что, то опосля подниму на рогатину и варшавскую. Поди, не тяжель- ше будет. Иди, иди, князь! Не серди ты меня, ради Исуса!

Мышкин-Мышецкий, видя, что на «анпиратора» нашел его «стих» и сговориться с ним все равно нет возможности, молча поклонился и отошел в сторону.

Ну, а ты, наш енаралиссимус? — обратился Пугачев строптивым голосом к безносому Хлопуше, который по привычке прикрывал обезображенное лицо платком.— Неужто и ты в меня вцепишься да будешь отговаривать от медвежьей охоты?

Хлопуша, подумав, хриплым и гнусавым голосом ответил:

Нет, по мне, осударь, как тебе захочется. Потянуло погулять, вольным воздушком подышать,— ну-к что ж? Справимся и без тебя... Да ить ненадолго укатишь-то?

Дня на три.

Невелико время. Да и не так уж далеко. Случись что, мигом оповестим. На кульерских.

Тень тревоги и подозрения легла на одутловатое лицо «анпиратора». Искоса посмотрев на Хлопушу, он деланно небрежным голосом спросил:

А сам-то ты тут, в Москве, что ли, останешься?

— А это уж как ты, осударь, прикажешь,—спокойно ответил Хлопуша.— Мое дело такое: прикажешь щось сидеть — посижу, посторожу Москву, прика- жсшь тебя сопровождать—поеду с тобой. Команду | дам какому подручному. Обойдется столица и без нас и-пыса три-четыре. Мы ей хвост-то во как прищемили Никнуть не смеет, не то что-.

Морщины на лбу Пугачева разгладились. Взор про- снетлел.

Люблю тебя, друже,— вымолвил он, поглажи- мия жидкую тронутую сединой бороду.— Верный ты мне слуга, граф Панин. Могу на тебя положить- • я! Не выдашь. Ну, поедем! Погуляем вместях-то. 'la к мели мы оба тут. Чтой-то, право? Словно в остроге каком сидим, никуда нос не показываем. Надоело мне!

Хлопуша предостерегающе крякнул. Пугачев недо- 1НЧП.НО поморщился, вздохнул, потом уже нарочито иижным голосом обратился к Чугунову: