Такими странными заговорами, раздутыми в масштабах или временами вовсе выдуманными в стенах ЧК, пестрит вся эпоха нашей Гражданской войны 1918–1922 годов. И не только в Москве, Петрограде или Екатеринбурге, не только в таких крупных и важных для власти промышленных центрах России, вплоть до самых далеких окраин Советской России такая тенденция докатилась. Вот еще пример уже не из столицы, из самого далекого угла Семиречья в Туркестане у китайской границы, приведенный в книге исследователя истории Белого казачьего движения В.А. Шулдякова, сибирского историка:

«Историографы советских органов госбезопасности сообщают о раскрытии и ликвидации в Семиречье во второй половине 1920 – начале 1921 года целого ряда тайных организаций и заговоров. По их мнению, у подпольщиков был широко задуманный, согласованный с атаманом Дутовым план переворота в Верном… В условиях зрелого военного коммунизма ЧК, как правило, громила тайные организации в зародыше. Доказательств для уничтожения врага, явного или мнимого, не требовалось, для ареста и расстрела хватало одного лишь подозрения, поэтому многие мероприятия ЧК по сути носили превентивный характер. Просто хватали «социально чуждых» лиц (офицеры, дворяне, купцы и т. д.) и устанавливали их контакты. Интеллигентные люди, конечно, тянулись друг к другу, создавая свой круг общения. Еще проще было, когда подозрительные типы служили в одном и том же учреждении. Готова «нелегальная группа»! По-видимому, в 1920–1922 гг. по этой схеме чекисты сфабриковали немало дел о «контрреволюционных организациях».

Известно, что в Семиречье ЧК (группа Орлова) с помощью информаторов заблаговременно составила списки неблагонадежных, в том числе по каждой станице. Показательно раскрытие самой важной из «подпольных организаций» Семиречья «Александрова-Бойко». Чекисты получили донос о подозрительных сборищах у казаков станицы Надеждинской Р. Шустова и А. Есютина. Выяснилось, что на них бывает и войсковой старшина С.Е. Бойков, тот самый, который зимой призывал белоэмигрантов возвращаться с повинной в Советскую Россию, а теперь служил в облвоенкомате. Там же, в облвоенкомате, работала целая группа амнистированных белых офицеров. В эту среду был внедрен агент, выдававший себя за бывшего офицера, который якобы подтвердил подозрения. Тогда ЧК арестовала офицеров, служивших в облвоенкомате: войскового старшину Бойко, ротмистра Александрова, капитана Кувшинова, штабс-капитана Воронова, поручиков Покровского и Сергейчука (осень 1920 года). Затем похватали лиц из окружения… Был ли Бойко организатором подполья или просто обсуждал со знакомыми станичниками ситуацию, в которую завели страну и казачество коммунисты, сейчас пока нельзя сказать. Но показателен конец. С.Е. Бойко и группу офицеров, арестованных в Верном и в области, вывезли в Ташкент, где и расстреляли 06.1921 г.» [6]

То же можно сказать и о первой практике раздувания «шпионских заговоров» иностранных разведок. И здесь даже самый громкий из них – «Заговор послов» (он же «Заговор Локкарта» по имени посла Великобритании в Москве) был явно раздут чекистами Дзержинского в 1918 году до немыслимых размеров, даже если он и имел место в действительности, в чем часть историков спецслужб по сей день сомневается. Во многом группу английских, французских и американских дипломатов и работавших при их посольствах резидентов их разведок ЧК смогла обвинить в тайном сговоре с белым подпольем с целью свержения советской власти и освобождения царской семьи только за счет самой настоящей провокации.

Когда к ключевому в этой группе британскому дипломату Локкарту в ходе оперативной комбинации подвели командиров латышских стрелков, якобы готовых поднять в столице мятеж своих частей против власти Ленина, он еще не знал, что попался на крючок чекистской провокации. Под видом связанных с латышскими стрелками «белых офицеров» из латышей выступали сотрудники ЧК Ян Буйкис и Артур Спрогис, именно Буйкис под легендой «полковника Шмидхена» вступил в контакт с английским разведчиком Кроми в Петрограде, а через него и с самим послом Локкартом, а вся легенда изначально была разработана на Лубянке. Делегата от латышских красных стрелков, охраняющих Кремль, которого привел вскоре к Локкарту лже-Шмидхен, изображал чекистский агент Берзиньш.

Заглотивших этот крючок Локкарта и его соратников, действительно не питавших к советской власти симпатий и искавших связей с такого рода заговорщиками, вскоре арестовали. Работавших при их миссиях кадровых разведчиков западных держав либо арестовали и приговорили к расстрелу, как американского резидента Калимантиано, захваченного ЧК при попытке укрыться в норвежском консульстве, либо убили в перестрелке при задержании, как британца Кроми в Петрограде, тот при попытке защититься успел застрелить чекиста Янсона и тяжело ранить еще одного чекиста-поляка Бортновского из пришедшей его арестовывать команды. Либо после их бегства из России объявили в розыск, как еще одного знаменитого английского разведчика Рейли. Заодно арестовали и ликвидировали по обвинению в связях с Локкартом несколько русских офицеров. Самого Локкарта держали в камере на Лубянке, пока британцы не арестовали в ответ советского полпреда в Лондоне Литвинова и не обменяли его на своего посла. Он настолько поверил этой чекистской игре, что и в своих уже лондонских мемуарах полагал, что заговор среди красных латышей существовал в реальности, но был разгромлен ЧК, и печалился, что выходивший на него Шмидхен, скорее всего, расстрелян чекистами. А сыгравший Шмидхена чекист Буйкис уже получал из рук Дзержинского награду за проведенную в лучших традициях проклинаемого большевиками «царства провокации» романовской охранки операцию.

Дело о «заговоре Локкарта» тоже стало прологом к шпионским процессам 30-х годов, когда «шпионские гнезда» самых различных иностранных разведок начали разворашивать с пугающей частотой, в основном вынося по этим делам смертные приговоры советским гражданам. Так что ЧК с первых месяцев своего существования доказала, что, на словах открещиваясь от практики провокаций царской охранки, охотно перенимала многие ее методы и технические приемы работы. Недаром даже оперативный отдел по работе с тайной агентурой в ЧК первоначально по простоте душевной собирались назвать «провокационным отделом», и даже в чекистские документы этот термин в 1917 году попал, оставшись уликой-оговоркой в архивах, и только в начале 1918 года дали ему более нейтральное имя «Секретно-оперативный отдел».

Иллюзии первых романтиков на чекистской службе о том, что новая система советской госбезопасности обойдется без тайной агентуры, картотеки сексотов, оперативных игр и провокаций, быстро разбились о реальность и необходимость наладить в полном объеме оперативную работу. У писателя Эдуарда Хруцкого в детективе «Полицейский» о последних днях Российской империи и первых днях молодой ЧК на вопрос молодого и наивного чекиста: «Так что, и у нас будут тайные стукачи?» – его более умудренный опытом товарищ отвечает: «Это у царской охранки были тайные агенты, а у нас будут наши товарищи, помогающие нам в нашей борьбе тайно». Разницу почувствовать непросто, разве что чекист-оптимист имел в виду отсутствие оплаты тайным сотрудникам новой ЧК и их работу сексотами исключительно на идейной основе. Но жизнь и здесь его быстро поправила.