Тяжело свисали на плечо.

«Звон» этой туго натянувшейся бечевы слышен в

последних стихах поэта, подставившего свои молодые плечи

под тяжелый груз, легший на его поколение и на весь наш народ

в годы войны с фашизмом.

В одном из стихов Майоров мечтал, «чтобы смерть застала

у высот».

Он погиб во время первого большого наступления

советских войск — 8 февраля 1942 года. Могила его затерялась,

место гибели точно не установлено.

Я не знаю, у какой заставы

вдруг умолкну в завтрашнем бою…

Могли бы в огромных событиях этих и последующих лет

затеряться и сами стихи молодого, почти еще не печатавшегося

поэта, известного по большей части лишь своим ивановским

землякам и московским студентам, многие из которых

разделили его судьбу. Но нашлись у него друзья, которые если

не смогли вынести с поля боя его самого, то вынесли память о

нем, разбросанные строфы его стихов, не дали им «умолкнуть».

Одни из них влюблено следили за ним еще со школьной

скамьи, как его ивановский товарищ, поэт Владимир Жуков,

другие принимали участие уже в его первых печатных

«дебютах», как тогдашний редактор литературного отдела

многотиражки Московского университета (а ныне журнала

«Наука и жизнь») Виктор Болховитинов.

Им в первую очередь обязан читатель тем, что может

прочесть эту книгу, взволнованно и благодарно войти в

поэтический мир Николая Майорова,

В тот мир простой, как лист тетрадный,

Где я прошел, большой, нескладный

И удивительно прямой.

77

Ирина Пташникова

Студенческие годы

ЦСГ – знаменитое общежитие на Стромынке, Огарвка –

студенческая столовая на улице Огарва, Горьковская читальня

под куполом – места, памятные и дорогие не одному поколению

студентов.

После лекций, которые бывали обычно с утра, в первой

половине дня, университетское студенчество, мы, историки в

частности, шли обедать в какую-нибудь из ближайших

столовых, чаще всего в Огарвку. А после обеда занимались до

позднего вечера, обычно до их закрытия, то есть часов до 10-ти,

в читальном зале на мехмате – на 3-м этаже старого здания

университета или в Горьковской читальне под куполом – там

же, на Моховой.

Вот здесь, на мехмате, я и познакомилась с Колей

Майоровым: наши места в читальне оказались случайно рядом.

Впрочем, «познакомились» сказано не очень точно: мы с

Николаем знали друг друга и раньше, были в одном практикуме,

в одной языковой группе и к тому же были соседями по

общежитию, но знали друг друга внешне, со стороны, не

проявляли интереса. А тут нашли общие интересы, как-то легко

разговорились.

И возвращались из читальни домой уже вместе. Темой

нашего разговора были чьи-то стихи, напечатанные в

университетской газете. Позднее эта тема – поэзия – никогда не

могла иссякнуть, хотя появилось и много других интересных

для обоих тем.

Поражала его удивительная работоспособность. Несмотря

на то, что по учебной программе нужно было перечитывать

буквально горы книг, что приходилось просиживать в читальнях

и по воскресеньям, Коля успевал очень много писать. Почти

каждый вечер он читал новое стихотворение.

78

Коля легко запоминал стихи и любил на память читать

стихи любимых поэтов. Помню его увлечение Блоком и

Есениным и в то же время – Уитменом. Помню период

особенного увлечения Маяковским. Он даже подражать ему

начал (эти стихи не сохранились). Из современников очень

любил Твардовского.

* * *

…Война подступала вс ближе и ближе. Коля очень

глубоко переживал судьбу товарищей, побывавших на финской

войне. Помнится, он рассказывал о ранении Сергея

Наровчатова, гибели Арона Копштейна. Их он знал по

Литинституту (тяжело ранен был его школьный друг Володя