и объединила всю страну: север и юг, Сибирь и Кавказ. Здесь, в

Карманове, среди грузин и абхазцев, армян и азербайджанцев,

бойцов разных национальностей лежит Николай Майоров. И

над общей их могилой на высоком постаменте стоит воин в

бронзовой плащ-палатке, но не с ружьем или штыком, а с

поднятой ко рту «охрипшей полковой трубой». На граните

мемориала высечено: «Мы любили жизнь, но вас мы любили

больше»…

Нам не дано спокойно сгнить в могиле –

лежим навытяжку и, приоткрыв гробы,

мы слышим гром предутренней пальбы,

призыв охрипшей полковой трубы

с больших дорог, которыми ходили…

Пророческой оказалась и первая строчка этого

стихотворения. Николай Майоров был перезахоронен здесь

только в 1960-е годы (до этого его захоронение действительно

находилась в Баранцеве). Правда, имя его на мраморных плитах

появилось только этой весной. Дело в том, что мемориал в

Карманове построили в 1955 году. С тех пор список

захороненных не обновляли (на старых плитах просто не

оставалось свободного места), хотя каждый год сюда

170

перезахоранивали бойцов, а имена их записывали на бумаге. В

этом году на деньги столичного бизнесмена на Кармановском

мемориале появилось двадцать новых плит с фамилиями

бойцов. Таким образом, благотворитель вписал в гранитную

вечность имя своего деда, который был похоронен здесь, но не

обозначен на монументе, а вместе с ним имена и сотен других

бойцов, среди которых наш Николай Майоров. Правда, новых

плит тоже хватит ненадолго. Уже этой осенью в Карманове

пройдет новое перезахоронение. В близлежащих лесах и

болотах работы поисковикам хватит еще на десятилетия –

слишком ожесточенные бои велись тут в первый год войны.

Теперь становится понятным, почему первая экспедиция

Дмитровского музея не задержалась надолго в Карманове, и

искала могилу все-таки в Баранцеве. Понятно, почему не

заехали в село к монументу ребята в этом году. А историю про

плиты и «проявившиеся» только в этом году фамилии мне

рассказали в местной школе – она шефствует над мемориалом,

при ней создан музей, посвященный боям вокруг Карманова.

Заведует им Л.Маричева. Она честно призналась, что о поэте

Майорове слышит впервые. И я ее прекрасно понимаю – сам в

Дмитровском музее в недоумении стоял у некоторых стендов.

Да и как знать всех, если на фронт в 1941-м ушли более тысячи

советских писателей. Каждый третий из них не вернулся.

Но теперь стихи Майорова зазвучат в Карманове. Я уверен

в этом, потому что видел, как загорелись глаза здешних

учителей, как школьники после учебы убирают мемориал (и это

притом, что о моем приезде в школе не знали). И еще одна

немаловажная деталь: братские захоронения последних лет

украшены по углам дырявыми от ржавчины и пуль солдатскими

касками. Они не привинчены, не зафиксированы, но никому

даже в голову не приходит унести их или переложить.

Карманово помнит войну…

Он был поэт, хотя и малой силы,

но был,

любил,

и за строкой спешил.

171

Война началась в самый разгар выпускных экзаменов в

университете. Студенты сидели в библиотеке на Моховой, когда

задрожал страшным сообщением громкоговоритель на улице.

«У нас с Николаем в это время как раз была размолвка. Увидев

друг друга, мы даже не подошли, поздоровавшись издали. И

только через несколько дней, когда всем курсом девушки

провожали ребят на спецзадание (рыть противотанковые рвы

под Ельней. – Н.Г.), мы вдруг осознали всю серьезность, весь

ужас происходящего.Скомандовали всем построившимся:

"Разойтись, попрощаться!" Видно, и у меня в этот момент

шевельнулось какое-нибудь тяжлое предчувствие и горестно

сжалось сердце, только я бросилась к Николаю, и мы крепко

обнялись. Хотя перед этим долго не виделись и не подходили.

Он очень меня обидел, и я уже не верила ему. А тут – все