— А с Балом ничего, — подтвердила Заваркина, озираясь в поисках официантки — представляешь теперь насколько это важное мероприятие. Если его упразднят — это будет драма. Но только для учеников Иосаафа.

— А на Рождество никаких мероприятий не устраивалось? Девушка, нам еще по полпинты сидра, пожалуйста.

— Неа, — Заваркина залпом допила пиво, — на Рождество надо подарками обмениваться, а это затратно. И материально, и эмоционально. Да, к тому же это религиозный праздник, а на балах Святого Иосаафа должна царить немного декадентская атмосфера.

— Пафосники! — сказала с улыбкой Зуля. Это было ее собственное слово означавшее нечто помпезное.

— Не завидуй так громко!

— Ну, может они оставят Бал, — задумчиво предположила Зуля, — как-нибудь втихаря.

— Да прям, — отмахнулась Заваркина, — они уже приняли под козырек. На днях объявят ученикам. Стоны содрогнут те красные кирпичные стены, — закончила она драматично и с силой растерла сигарету в пепельнице. Зуля улыбнулась.

— А я-то думаю, чего это ты такая тихая в последнее время! Нет, есть еще у меня порох в пороховницах! Могу! Могу видеть, когда что-то затевается. Что ты задумала? Рассказывай! — потребовала она.

— Точно не знаю, — Заваркина прищурилась, — хочу укрепить оборону Иосаафа большой шапочкой из фольги. И мне нужна команда. И мне нужен конкретный враг, личность одиозная и неприятная.

Она повертела головой по сторонам, словно одиозную личность и общего врага можно было найти в ресторане паба, среди мягких кресел и винтажных плакатов. Зуля проследила за ее взглядом и тоже не увидела никого необычного.

— Буду импровизировать, — картинно вздохнула Заваркина, лихо опрокинула в себя виски и снова закурила.

— Ну-ну, — Зуля уставилась на нее, — а зачем тебе это? Зачем отстаивать развлечения в Святом Иосаафе? Ну, кроме твоего собственного веселья в процессе скандала, конечно…

Заваркина уставилась на нее в недоумении. Зуля стукнула себя по лбу.

— Вася, — произнесли подруги вместе.

— Они хотят лишить моего ребенка двух тонн веселья, о котором я ему все уши прожужжала.

— Счастье ребенка как мотив мне понятен, — улыбнулась Зуля, — тебя, стало быть, уже в школу вызывали.

— Угу, — откликнулась Заваркина, — давай сидра выпьем.

Они заказали по пинте пряного «айриш перри» — ирландкого грушевого сидра.

— Вдруг это заведение тоже закроют? Как духовно небезопасное? — предположила Зуля в волнении.

— О, ужас! Любезная Зульфия останется без тепленького сидра на ночь, — засмеялась Заваркина, — не дрейфь! Косолапыч — депутат и потому ирландскую культуру признали дружественной славянской.

Дмитрий Косолапов — депутат городской думы и бизнесмен, владеющий сетью ресторанов быстрого питания «Косолапыч» в русском стиле: избушки, коряги, медведи. Паб «Медная голова» тоже принадлежал ему.

— Мда, Заваркина, — произнесла Зуля довольно, — наворотишь ты дел!

— А то, — согласилась та.

— А что все-таки с Яичкиным твоим?

— Он не мой, — обиделась Заваркина.

— Так кто это?

— Яичкин. Помнишь региональный фестиваль новой драмы? На котором Смоленская блеснула прежде, чем уйти на покой? Когда она отхватила гран-при, он еще плевался ядом и желчью ей вслед?

— Вспомнила! — вскрикнула Зульфия, — помню его! Мерзенький такой ботаник!

Они замолчали, предавшись воспоминаниям. После окончания фестиваля Анфиса и Зуля стояли в толпе прессы. Мимо чинно шествовала улыбающаяся режиссерша-победительница, обнимая свой приз и лучезарно улыбаясь. Яичкин вывалился из толпы прямо перед ней, принялся в ажитации размахивать руками и орать дурным голосом. Суть его выстраданной тирады сводилась к следующему: все решают деньги, губятся таланты, все куплено, приз Нины не заслужен ею, а по праву принадлежит ему. Гордая Смоленская молча (что для нее нехарактерно) залепила этому истерику мощную пощечину и проследовала далее под аплодисменты. За ней прошествовал ее муж Павел Проценко, местный преуспевающий бизнесмен, не скрывающий ехидной улыбки.

— Ее постановка все равно лучше была, — выдохнула Зуля облачко дыма.

Внизу загрохотал саундчек.

— Нам надо спуститься, — сказала Заваркина, — я тебе кое-кого покажу.

Девушки, нетвердо ступая, спустились по узкой деревянной лестнице, завешанной пейзажиками Ирландии. Весь нижний этаж паба был заполнен людьми. На крохотной сцене суетились рослые парни — гитарист, барабанщик, басист, аккордеонист, вокалист Егор, тоже с гитарой. Рядом примостилась крохотная девушка-флейтистка. Группа «Undertakers» была готова сказать свое слово. Как только Анфиса и Зульфия протиснулись к сцене, полилась тягучая и нервная мелодия.

— Я слышу твой голос, Ирландия-мать, — вывел Егор громко, четко, с сексуальной совершенно недетской хрипотцой. Заваркина улыбнулась.

— Это первый член моей новой команды, — проорала Заваркина Зуле в ухо. Та кивнула.

— За землю родную, за…

— За Erin Go Bragh! — грянул весь паб в один голос.

— Здорово как! — Зуля экстатически сияла. Она обожала всё, над чем витала мощная энергетика.

Заваркина оглянулась исподтишка. На противоположном конце зала она увидела Анафему, которая кому-то грозила кулаком. Посмотрев в том направлении, она увидела двух смущенных девчонок и парня, с виновато-ехидной улыбкой разводившего руками, словно говоря «ну, не идти же нам по головам!».