Тогда важные образовательные чиновники почесали затылок и приняли решение достроить еще один корпус. Дабы не испортить внешнего вида памятника архитектуры, новый корпус построили из похожего кирпича и спрятали в глубине парка, соединив со старым коридором. В новом корпусе разместилось всё недостающее: места хватило даже на пионерскую комнату и актовый зал, тогда как в старом корпусе с удобством разместилась школьная администрация и начальные классы. Правда, часть парка пришлось вырубить. Шел тысяча девятьсот семьдесят шестой год.

Здание старилось. Красный кирпич выветривался ветрами, вымывался дождями и темнел фасадом. Бывшая женская гимназия уже не выглядела нарядной, но приобрела благородство и таинственность. О ней стали сочинять легенды.

Если опустить вульгарные слухи о директоре, когда-то пропившем ассигнования, выделенные на отопление, то можно смело заявить, что до наших дней дожили только две истории. Обе относились к самому началу двадцатого века.

Первая рассказывала о Катеньке, одной из учениц гимназии, влюбившейся по уши в студента семинарии, что и по сей день находилась через дорогу. У Катеньки были огромные голубые глаза и русая коса до пояса. Девушкой она была смышленой, но чересчур впечатлительной. Поэтому когда коварный семинарист не разделил ее чувств, Катенька взяла и повесилась на школьном чердаке. Поговаривали, что ее неуспокоившаяся душа бродит по ночам по коридорам школы в обличье полупрозрачной девы.

Советские учителя открыто смеялись над этой историей, называя ее неправдоподобной и подкрепляя свое мнение неопровержимым фактом — никакого чердака у школы нет. Вернее, может быть, он когда-то и был, но бомбежка, разворотившее здание в сорок втором, уничтожила его без следа. Кроме того, никто не знал, где находится вход на чердак, даже Никитич, который начинал карьеру совсем молоденьким учителем труда, и это незнание лишь укрепляло убеждение, что чердака у старой гимназии не было совсем. Однако, прогрессивные преподаватели хоть и посмеивались, но допоздна в учительской никогда не засиживались.

Вторая легенда была затейливей. Она гласила, что в начале века в школе был образован декадентский кружок, в котором собравшиеся нюхали кокаин и приносили человеческие жертвы. Поговаривали, что занимала эта община не то подвал, не то танцевальный зал, не то тот самый пресловутый несуществующий чердак с Катенькой. Однако, и эти измышления были категорически отвергнуты строгими советскими учителями.

— Не доказано, — отрезал Пантелеймон Елисеевич, в ту пору еще молодой учитель истории, — никаких доказательств не найдено.

Впрочем, каждое поколение школьников добавляло к легендам что-то свое, и со временем обе истории обросли такими небывалыми подробностями, что им перестали верить даже младшеклассники.

Отсвистели лихие девяностые, и вскоре нуворишам понадобилось подходящее место для обучения своих чад. Их выбор пал на бывшую гимназию. Может, причиной тому послужил исключительно романтический внешний вид — старинный кирпич, запущенный парк, в который снова вернулись белки — в сочетании с удобным расположением в самом центре города. Возможно, решающим фактором стало то, что дирекция этой школы всеми силами старалась удержать качество образования на высшем уровне и даже предпринимала неловкие попытки возрождения пионерской организации, чтобы их питомцы не шатались по неспокойным улицам и не попадали в дурные компании. Управляющие школой строго подходили и к отбору кадров: в здешние учителя традиционно принимались лучшие из лучших: пересиживать молодую поросль не брали.

— Не хотите учить детей, идите торговать на рынок, — строго говорила директриса, глядя поверх очков на выпускников местного педвуза.

Так или иначе, в школу потекли деньги. Ее назвали экономико-математической, снова присвоили статус гимназии, ввели вступительные экзамены и школьную форму, как в лучших колледжах мира, возродили театральный кружок, зал славы и многое другое. Подумывали даже купить телескоп, но пыл спонсоров охладила нехватка места. Пришлось ограничиться налаживанием связей с ближайшей обсерваторией, которая теперь раз в семестр проводила экскурсии для любопытствующих.

Кирпичную кладку здания укрепили и подремонтировали, украсив пластиковыми окнами в цвет кирпича. Никитич приосанился, получив новую форму — серую с золотыми пуговицами — и даже на время бросил выпивать, подровнял кусты на главной аллее и привел в порядок внутренний двор, предназначенный для школьных «линеек». Гимназия снова стала особенной.

Стараниями спонсоров и администрации был сооружен небольшой стадион и закуплен новый спортинвентарь. Энтузиасты из числа родителей подумывали о манеже и конюшне, но гимназию снова спасла нехватка места — городская администрация строго-настрого запретила вырубать парк, признав его несомненную культурно-историческую ценность. Может быть, с властями удалось бы договориться, но на страну вдруг обрушился финансовый кризис. К великой радости поселившейся в парке Ивушки, стройка была свернута.

В начале двадцать первого века жизнь вошла в мирную колею: люди призадумались о душе и обратились к вере. Местной властью стали разрабатываться и приниматься законы о сохранении нравственности и возрождении духовности: и первым делом улицы и городские объекты, вроде больниц, школ и стадионов, получили новые затейливые названия. Бывшую женскую гимназию не могли оставить в стороне: памятник архитектуры, полный тайн и мистических легенд, переживший несколько войн и две революции, имевший своего собственного призрака и вряд ли существовавший декадентский кружок, получил новое название — школа Святого Иосаафа.