— К чему ты клонишь? — не понял господин Боряз.

— Ответьте, — потребовала Заваркина.

— Меня больше всего беспокоит твоя… кхм…твоя эксцентричность.

Заваркина скривилась, как будто ее заставили укусить луковицу.

— Ты слишком сосредоточена на том, как тебя воспринимают, — спросил господин Боряз, — какая тебе разница? У тебя талант…

— Нет у меня никакого таланта, — скривилась Заваркина, — я знала, что вы не поймете.

Господин Боряз оставил этот бесполезный разговор. Ему показалось вдруг, что он ведет беседу с обиженным, взъерошенным подростком, которому юношеский максимализм не дает трезво смотреть на мир.

— Мой сын любит тебя.

— Ваш сын летом уедет в чудесную благополучную страну и забудет обо мне максимум через год, — с горьким сарказмом откликнулась Заваркина, — а когда он начнет адекватно соображать, сделайте милость, отдайте ему вот это.

Она схватила бумажную салфетку и начеркала на ней какие-то символы.

— Обещаю, — кивнул господин Боряз и, сложив салфетку вчетверо, спрятал во внутренний карман пиджака.

Заваркина залпом допила алкоголь. Господин Боряз протянул ей ладонь для рукопожатия, но Анфиса посмотрела на него, тепло улыбнулась и крепко обняла.

— Спасибо вам, — сказала она, быстро поднялась и выбежала из кафе, словно боялась снова поддаться чувствам.

Господин Боряз высунулся из-за портьеры и посмотрел ей вслед. Анфиса быстрым шагом вышла в стеклянные двери универмага и растворилась, словно призрак, в апрельских сумерках.

— Мы не будем ничего комментировать, — говорил толстый одышливый глава следственного комитета, — мы не заинтересованы в освещении.

— Вы уверены? — спросила Зульфия участливо, — мне показалось, что посодействовать в освещении — это единственное, что вы можете.

— Вы не язвите, милая барышня, не язвите, — глава вытер лоб платком.

Они сидели друг напротив друга вот уже три часа. Их разделял пошлый офисный стол, уставленный какой-то сувенирной мишурой и пластмассовой канцелярией. Их разговор вертелся вокруг разных тем — от рыбалки до вышивания — но неизменно сводился к одному и тому же вопросу: как Анфиса Заваркина раздобыла информацию о томографах? Верить в то, что она записала на заседании судебное заключение, он верить отказывался.

— Как она могла все это запомнить и записать? — усмехался глава.

— Вы слыхали о диктофонах? — вежливо интересовалась Зульфия.

Глава кидал на нее полный ненависти взгляд и снова заговаривал о выпечке и методе розжига каминов. Зульфия же хранила на лице маску вежливого участия и терпела, и терпела, и терпела новые витки этого бесполезного разговора.

— Зуля, — вдруг заговорил глава с отчаянием в голосе, — мы же с вами давно знакомы. Сейчас полетят головы с плеч. Много невинных голов, если вы сейчас не расскажете, откуда эта… журналистка взяла информацию.

Зуле вдруг страшно захотелось спросить, есть ли в этом здании хоть одна невинная голова, но усилием воли сдержалась. Ей даже пришлось больно укусить себя за язык.

— Казимир Апполинарьевич, — также тепло заговорила она, — я понятия не имею, из какого источника она черпает информацию.

— Черпала, — поправил ее глава, — Анфиса Заваркина пропала позапрошлой ночью.

Зульфия крякнула и ошеломленно замолчала. Ее мозг заработал с бешеной скоростью. Первой проскочила мысль, что как хорошо, что Анфиса не открыла ей своих тайн. Вторая мысль — эмоции оставить на потом! Третью мысль Зуля просто не смогла удержать в голове.

— А где Вася? — воскликнула она, вскакивая и опрокидывая стул, — ее сын! Вася!

— Василий Заваркин, 2005 года рождения, покинул страну той же ночью в сопровождении своего единственного живого родственника Элис Йоргесен.

— Единственного живого? — заорала Зульфия и напрыгнула на стол, отделявший ее от главы следственного комитета. Тот отпрянул, а Зуля, схватив какую-то статуэтку, заметалась по кабинету.

Видя ее смятение, глава оставил допрос. Он поймал ее, усадил в кресло, отобрал свою недавно выигранную награду за вышивание крестиком на скорость и налил стакан воды. Зуля посмотрела на воду, будто не узнавая ее, потом на главу, после чего решительно встала и распрощалась.

— Подумайте, — только и успел крикнуть глава ей вслед.

— О чем тут думать? — буркнула Зуля, — все уже сделано.

Она действительно сделала это. В тот же день, после ухода Заваркиной, оставшись один на один с текстом, она решительной рукой подписала его в печать. После чего она послала в «Последнюю правду» короткий e-mail, в котором говорилось, что она согласна взяться за предлагаемую ими работу, но просит две недели на приведение дел в порядок. Она была уверена, что после публикации ее вышвырнут из «Благой вести». К счастью, «Последняя правда» не стала тянуть время и ответила таким же коротким радостным письмом.