Шрифт:
— Важные люди могут пострадать, — раздался из спикера голос Игоря Кныша, — ты должна повлиять на мою жену…
Заваркина усмехнулась.
— Я тебе ничего не должна, — отрезала Зульфия, — я у тебя ничего не занимала, насколько я помню…
— Я дам тебе развод, — вдруг громко сообщила Заваркина, — без претензий на кофейню и другое твое жалкое имущество, если ты больше никогда не заговоришь о Колдыреве и этой публикации.
Кныш замолчал. Из спикера раздавалось его напряженное сопение: предложение было соблазнительное.
— И возвращайся к Яшке, он тебя ждет, — подзадорила его Анфиса.
— Идет, — сказал он, — а ты… подумай о ребенке.
— Тебе-то что за дело? — насмешливо отозвалась Заваркина, но Кныш уже бросил трубку.
Зуля двумя пальчиками положила трубку на место и нажала на кнопку громкой связи так быстро, будто боялась, что та ее укусит.
— Почему вы поженились? — спросила она удивленно.
— Я вышла из роддома, без работы и без гроша, — ответила Заваркина, возвращаясь к письму, — мы с ним однажды разговорились под коньячок и принялись жаловаться друг другу на жизнь. Я — на безденежье и беспросветность, а он на то, что ему отец-гомофоб не хочет ссужать деньги на открытие кофейни, пока тот не женится. Вот мы и помогли друг другу. Без него я бы так и висела на твоей натруженной шее.
Зуля улыбнулась и неосознанно потерла загривок, как будто Заваркина там и сидела все эти семь лет. Едва она успела закурить, как телефон снова зазвонил. Не желая даже напрягаться, Зуля сразу ткнула на кнопку спикера.
— Здравствуйте, — сказал приятный голос.
Зуля замахала руками и выпучила глаза, Анфиса выпрямилась в кресле. Посреди их обшарпанной редакции как будто вдруг возник какой-нибудь раджа, пахнущий сандаловым одеколоном: звонил сам вице-губернатор Барашкин, заведующий информационной политикой в регионе, который никогда не разговаривал с журналистами и редакторами непосредственно.
— Вы, наверно, догадались, зачем я звоню? — проблеял Барашкин, — Анфиса Павловна, вы там?
Заваркина бешено замотала головой.
— Нет, я здесь одна, — ответила Зульфия осторожно.
— Хорошо, тогда к делу, — было слышно, как Барашкин хлопнул в ладоши, — вы не могли бы этого не писать?
Зуля едва удержалась, чтобы не спросить «чего этого?», но вместо этого глубоко вздохнула.
— Вы отдаете себе отчет, что то, что вы мне это говорите, уже есть нарушение журналистской этики? — спросила она твердо. Заваркина одобрительно качнула головой.
Барашкин молчал.
— Материал выйдет так или иначе, — нанесла новый удар Зульфия.
— Можно его будет прочитать? — вкрадчиво спросил вице-губернатор, заведующий информационной политикой в регионе.
— Нет, — не колеблясь, ответила ему храбрая дагестанская женщина.
Барашкин снова помолчал.
— Приговор все равно будет оправдательным, — вдруг злобно высказался он, — а вашей журналистке я хотел бы посоветовать подумать. Прежде всего, о своем сыне.
Заваркина скорчила кислую рожу и показала средний палец телефону.
— Что они делают? — взвилась Зуля, когда Барашкин бросил трубку, — они не понимают, что усугубляют ситуацию своими наездами? «Подумайте о муже», «подумайте о сыне»… Сами-то они о ком думали, когда сто миллионов из бюджета крысили?
— Во-во, — Заваркина кивнула, — наваляй им.
— Все равно не опубликую, — улыбнулась Зульфия. Уверенности в ее голосе поубавилось.
Телефон зазвонил опять.
— Подними трубку, не включай громкую связь, — попросила Заваркина, — в общих чертах я их реакцию себе обрисовала, а пустые угрозы мне неинтересны.
— Дай бог, если пустые, — сказала Зуля тихо и взяла трубку.
Заваркина снова вернулась к прерванному занятию. Она дописала последние строки и перечитала свое новое письмо.
Когда я поняла, что у нас будет ребенок, моим первым желанием было разорвать себе живот и вынуть его оттуда, пока у него не появились глаза. Врачиха и медсестра долго не могли поднять меня с пола, куда я упала, рыдая. Они прекратили прием. Они не могли понять, отчего у взрослой и хорошо одетой женщины такая реакция на известие о беременности.
Я выла от страха. Я боялась не за себя, а за своего нерожденного ребенка. Что если меня собьет машина? Ему будет всего два года, у него будут крохотные ручки, беззащитная шейка и трогательный затылок со светлыми волосиками, как у тебя. И что если он со своей шейкой, волосиками и носом кнопкой попадет туда, откуда мы вырвались? Что если у него будут отбирать его любимые вещи, говоря воспитателям наглое «Я просто посмотреть»? Что если его однажды изобьют ножками от стульев? Не говоря уже о тех выборах, которые ему нужно будет сделать: клей, «спиды», конопля, водка, «купить презервативы или пообедать?».
Я не сомневалась, что у нас будет мальчик.
Я видела, все эти же эмоции и на твоем лице, когда пришла домой.
Я хочу к тебе. Наверняка, там, где ты сейчас, тепло и спокойно. Заберешь меня в течение трех дней?
Анфиса нажала кнопку «Отправить» и вернулась в реальность. Зуля уже положила трубку и теперь держалась за голову в смятении.
— Идиотизм, — безадресно ругнулась она.
— Кто звонил? — поинтересовалась Заваркина равнодушно.
— Тот-кто-спит-в-гробу! Почему он вообще звонит? По каком праву разговаривает в таком тоне? — взбесилась Зульфия, — кто он такой? Он думает, если его ставят во главе Объединенной компании, то он уже имеет право распоряжаться тут, у меня?
— Куда его ставят? — Заваркина выпучила глаза.