Слово «костюм» колкое. К парадно-выходной одежде больше подходит лексика урков «клифт». Звучит как «флирт».

Флирт с костюмами у меня начался в ранней юности. Выросший в школьных гимнастерках «с начесом» да в ватниках, которые в Верхней Мазе называли фуфайками, я мечтал о костюме с накладными карманами. Синдром гоголевского Акакия Акакиевича сидит в каждом человеке. Мне нравилось воображать себя входящим в фойе клуба, где проходили по субботам и вечерам танцы. Никаким танцором конечно же я не был. Просто входил и выходил из этого фойе вместе со своим соседом Колькой Тюриным. Входил и выходил.

Я уже узнал, где надо шить первый в своей жизни костюм. В городе Сызрани – там настоящие мастера. Ни в коем случае не в Радищеве, а в Сызрани.

Выклянчил-таки деньги у бабушки. Пятьдесят километров пыльной и ухабистой дороги как будто и нет вовсе, это был счастливый путь. И вот я уже стоял перед закройщицей, которая как при рентгене велела мне вдыхать и выдыхать. Она задавала мне вопросы по поводу пошива. А я только тряс головой и со всем соглашался. Почему-то я думал, что скажи что-нибудь не так, и эта длинная, сухая закройщица сожмет свои губы и откажется шить.

Я приезжал еще раз на примерку, робко попросив заузить свои брюки до восемнадцати сантиметров. Тут же примерил наживленные белыми нитками лохмотья пиджака. На вопрос «Нравится?» угодливо кивнул.

Через неделю в город Сызрань я ехал еще более счастливым, если у этого слова есть превосходная степень.

Да, стального цвета костюм с зеленоватой жилкой, кажется, получился. Вот только брюки в поясе несколько жали. И еще одно плечо вроде было выше другого. Слегка косил один борт пиджака. Но опять та же закройщица успокоила, мол, это все «приносится», примет нормальные формы. «Ткань новая тянет», – успокоила меня строительница костюма.

И только уже в Мазе, примерив свое «чудо» перед домашним зеркалом, я поглядел на себя трезво. Дело в том, что в зеркале стоял не я. Другой человек. Это было зрелище недоделанной элегантности. Костюм из лавсана с зеленой ниточкой. И все же, и все же плечо, гммм… высоковато.

Но восемнадцать сантиметров на «брючинах» успокаивали. Ровно восемнадцать, по линейке.

Стилягой я шел в клуб, на танцы. И успокаивал себя: «Вот если левое плечо тоже поднять, то получится вполне. А правую руку надо держать у края полы пиджака, это создаст впечатление».

Стоило ступить на крыльцо клуба, как раскованность моя вместе с впечатлением пропали. Все-таки я мужественно вознес плечо и крепко прижал полу пиджака к паху. Раз уж я решился «на костюм», то и пригласить кого-нибудь на танец в этой модной обнове было можно. Даже необходимо. Я всегда хотел ее пригласить. У нее были зеленоватые с волнующими льдинками глаза и вьющаяся челка. Зеленоватые глаза, зеленая костюмная нитка. Дождавшись медленного танца, я шагнул к своей другой, более высокой, нежели костюм, мечте.

Зеленоглазая Наташа привстала со стула. Но почему-то сделала шаг в сторону. Потом она, там было свободное место, отпятилась и взором (не взглядом) измерила меня с головы до ног. Я не чтец по глазам, но понял, что они то ли смеются надо мной, то ли жалеют. Разбираться было некогда. Наташа пошла со мной танцевать. И танцевала она, оглядываясь. Во мне в это время бушевали всякие чувства. С одной стороны я полагал, что моя уловка с плечами удалась, преодолел сутулость, но другой внутренний голос ехидничал и говорил о том, что Наташа все раскусила. И еще. Мне все же было приятно с ней танцевать этот медленный танец, почти касаясь ее расплавляющего меня тела. И от нахлынувших разноречивых чувств, вот парадокс, мне хотелось, чтобы музыка поскорее кончилась, чтобы ушла нахлынувшая на меня удушливо-счастливая волна.

Восемнадцать сантиметров снизу. Они шагали, они солдатской четкой походкой вели «мою девушку» на ее место. Скорее бы. Я выпрыгнул из фойе. На высоком крыльце с каменными перилами курили трое парней. Двое из Разноты, братья Еленюшкины и Колька Тюрин. Колька меня тут же схватил, толкнул в плечо – своим.

– Колян, – со свистом прошептал мой тезка, – Ты че такой дурной?.. – Он прямодушный, мой сосед-шабер Колька Тюрин.

– А че?

– А то! Че это на тебе надето?

– Костюм!

Колька Тюрин, вечно ходящий в шобонах:

– Ты похож на горца в бурке!

Тюрин и сплюнул через круглые, крашенные белой известью балясины перил. – Танцевал еще! – припечатал друг.

Крепко я обиделся тогда. Не на костюм свой, первый и единственный, и не на прищуренные глаза Наташи, пожалевшие меня – чучело огородное, а на эту правду, сказанную устами простодушного друга.

Долго я с ним не водился.

С этих пор у меня появилась стойкая аллергия на костюмы. Я предпочитал просто брюки со свитерами, джемперами и пуловерами. Куртки.