Спустя пять минут крышка ноута захлопнута. С легким неделикатным стуком Бас сметает его на тумбочку. И подминает Машу под себя. Мысли о сопротивлении даже не успевают оформиться в голове - во-первых, он здоровенный, физически крепкий парень, спортсмен. А во-вторых, он ее целует. А целоваться Бас умеет, и она с ним целоваться хочет, себя не обманешь. Это последнее подобие связного умозаключения. Дальше - только реальность, данная ей в ощущениях. Ощущениях его губ, языка, пальцев.

В себя Маша пришла уже голая по пояс. И ведь даже не осознала, когда именно он успел... Не целует, не прикасается к ней. Смотрит.

– Бас?
– тихо, голос плохо слушается.

Он поднимет на нее глаза. И выражение в этих и без того невозможных глазах, этот взгляд - мужской, тяжелый, с откровенно читающимся желанием - все это вызывает чувство, сходное с головокружением.

Он произносит что-то - также тихо и неразборчиво.

– Что?

– Я хотел их... тебя такой... увидеть... с того момента, как... тогда, на балконе... мы встретились первый раз, помнишь?
– он говорит негромко, сбиваясь, пытается смотреть ей в лицо, но взгляд упорно сползает ниже.
– Так пялился на твои... на твою грудь... думал, ты решишь, что я маньяк какой-то...

– На грудь? Я думала, ты на камеру смотрел...

– Ну да, - хмыкает он.
– Конечно, на камеру. У тебя такой...
– он переходит от слов к делу. Его руки на ее груди, задыхаются оба, - "Никон" шикарный...

Дальше разговор снова прекращается - у Баса слишком занят рот, чтобы говорить. В какой-то момент остро начинает мешать его одежда, сказать об этом не получается - слов нет, воздуха нет, да и губы ее тоже заняты. Молча тянет вверх его футболку, Бас понимает без слов, секундный дисконнект тел, снятая футболка, брошенная наугад, снайперски точно приземляется на угол трюмо. Прикосновение к его обнаженной груди своею приносит с собой обжигающую мысль: "Мало!". Мало такого прикосновения, хочется чувствовать его всей кожей, всем телом. Все тряпки долой!

– Что за пряжка у тебя идиотская!
– жалобно, едва не ломая ногти о строптивый металл на ремне.
– Я не могу! Не получается...

– Машунь, погоди... Я сейчас, я сам...

Перекатывается обратно на спину, очень споро расправляется со своими штанами. Одно движение - и глухо звякает об пол пряжка ремня на отброшенных джинсах, а на нем из одежды остаются лишь трусы.

– Они, оказывается, синие...

– Что?!

– Резинка - оранжевая... А сами они синие... Я тогда же, на балконе, когда мы познакомились... заметила... резинка торчала из-под пояса... Думала, трусы оранжевые... забавно.

– Ты что...
– поворачивается на бок, подперев голову рукой, - думала о моих трусах?!

– Эээээ...
– а толку-то уже скрывать?!
– Да!

– А я-то надеялся, что ты думала о содержимом моих трусов...

– Бас!!!

– Что - Бас?..
– придвигается ближе.
– Я вот совершенно не в курсе, какое ты носишь белье... Но регулярно думал о его содержимом.

У нее перехватывает дыхание, от его слов и от того, как ловко он расстегивает пуговицу на ее джинсах.

– Пора посмотреть самому...

Рассмотреть Машины трусики ему не удалось - белье снялось вместе с джинсами. Маша осталась, в чем мама родила, а Бас снова выпал из реальности. Замер, будто даже дышать перестал. И лишь глаза жили своей жизнью - его тяжелый взгляд прошелся по ней, мимолетно мазнул по лицу, ниже плеч задержался, Бас как-то странно дернул щекой. Потом дальше, взгляд спустился ниже пупка, обладатель взгляда хрипло выдохнул. Потом еще ниже, к коленкам и снова метнулся наверх, смотрит, не отрываясь, и молчит.

– Бас?..
– дальше молчать под его взглядом уже просто невозможно.

– Блин, Машка, - он это не сказал - выдохнул.
– Ты такая красивая...

И он наконец-то накрыл ее собой.

Нереальный кайф приносит все. Его тяжесть, хотя он и опирается на предплечья, стараясь не ложиться на нее целиком. Его прерывистое дыхание, прямо ей на ухо. Его щека, прижимающаяся к ее, такая гладкая, что становится понятно - брит не более часа назад. Его влажные плечи под ее мятущимися пальцами.