Ей бы обрадоваться, что парень, которым она бредит не один месяц, наконец-то свободен. И у них может что-то получиться. Но неожиданно просыпаются родительские гены - гордыня, упрямство и характер. У нее четкое ощущение, что до нее... снизошли. Что до нее дошла очередь. А Маша Тихомирова ненавидела очереди и была неколебимо уверена в собственной исключительности и уникальности, так уж ей отец внушил.

– Значит, ты... в свободном поиске?

– Угу.

– Что ж... Думаю, я смогу тебе помочь.

– Да?
– он улыбается, широко, обрадовано. Придвигается близко, очень близко. Чуть наклоняется к ее лицу.
– Я очень рад. И как именно... ты собираешься мне помочь?

Впервые, глядя ему прямо в глаза, да еще и так близко, она испытывает не гипнотически-предобморочное чувство, а нормальную, здоровую злость. Желание уделать.

– Будешь проводить кастинг - позови меня. Сделаю тебе фото, как надо - фас, профиль, ню. Потом сядешь с фотографиями, спокойно рассмотришь, оценишь. И выберешь.

Он так забавно хлопал глазами, что Маша не удержалась от ехидной улыбки.

– Кастинг?..

– Конечно. Ты же должен серьезно подойти к вопросу подбора кандидатуры на такую важную вакансию. Так что как соберешься - обращайся. Сделаю тебе скидку на фотосессию... пятьдесят процентов.

Он сначала просто изумленно смотрит на нее, потом улыбается. А потом - хохочет, запрокинув голову. И, отсмеявшись:

– Ну ты и стерва!

И непонятно, чего в его тоне больше - осуждения или восхищения. Пожалуй, восхищения больше.

– Будешь обзываться - не получишь скидки!

– Ох, Маша, Маша...
– качает он головой. И почему-то совершенно не выглядит смущенным или огорченным. Улыбается так, что она понимает - он пришел к каким-то совершено определенным выводам относительно ее персоны. Она отвечает ему прямым, с вызовом, взглядом. Он улыбается еще шире. Игра началась.

Глава 5. Папа целоваться не велит.

После того, как они следующим днем отсняли пухлячную сессию, Бас отбирает у нее рюкзак с камерой и протягивает Сафонову со словами:

– Возьми с собой. Маша потом у тебя позже заберет.

– А вы?

– А мы своим ходом спустимся, через плато, а потом по ложбине. Прокатимся, снег хороший.

– Эй!
– протестует Мария.

– Я сказал, что поставлю тебе стойку - значит, поставлю!

– Да тебе-то какое дело?!

– Я не могу смотреть на такое безобразие.

– Не можешь - не смотри!

– Давай-давай!
– подталкивает ее в спину. Ребятам, грузящимся в ратрак: - Внизу увидимся!

– Слушай, ты, Сусанин!
– Маша смотрит вслед удаляющемуся ратраку. Наконец, он скрывается из виду и становится тихо... и совсем безлюдно. Только они вдвоем. И горы вокруг.
– А мы твоей милостью не закукуем тут? Вот заблудимся...

– Заблудимся?!
– усмехается "Сусанин".
– Это невозможно. Я в этих горах вырос, каждую елку знаю. Не бойся, прорвемся. Итак, слушай меня...

Он оказался хорошим учителем. Объяснял понятно, показывал доступно. Не орал, был терпелив и щедр на похвалу. И в его объяснениях определенно был прок - она это почувствовала, когда поймала те движения, о которых он ей толковал.

– Ну вот, теперь за тебя не стыдно, - удовлетворенно.

– Знаешь, что?! Вообще-то я и без тебя неплохо каталась!

– Неплохо? Ты себе льстишь, Мария...

– Ну да, конечно! Смотря с кем сравнивать! Если с таким профи, как ты...

– Всегда надо стремиться к самосовершенствованию, - он до безобразия назидателен и самоуверен.

– Да? Вот я на тебя посмотрю с профессиональной камерой в руках! И что ты сможешь сфотографировать!

– А что?!
– с внезапным воодушевлением отвечает он.
– Смотря что снимать... Если тебя... Как ты там говорила вчера - фас, профиль, "ню"... На твое "ню" я определенно согласен! Когда начнем уроки фотодела? Сегодня?

Она молча показывает ему "фак", благо на руках перчатки, не варежки. И уже теперь даже и не знает, что лучше - его спокойное равнодушие или такое... внимание. Это настолько неожиданно... и что-то протестует внутри, не позволяет принять это внимание. Собственная противоречивость и непоследовательность раздражает.