– Ну что, Мария... Давай, отожги по этой полянке. Покажи, чему ты научилась. Порадуй меня... хоть так...

Она отталкивается, вложив в это движение все свое раздражение. И, спустя секунд пять...

– Маш, какого черта ты завалилась под елку?! Ты как там?

Она не отвечает, пыхтит и сопит, пытается выбраться. Кошмар, никакой опоры под ней, только глубокий пушистый снег.

А он стоит над ней и издевательски менторствует:

– Эх, Маруся, Маруся... Под деревьями самый глубокий снег, туда лучше не проваливаться.

– Я уже чувствую, - кряхтит она.

– Ну, ты долго там копаться будешь?

Она со зла дергает ногой, лыжа проваливается еще глубже, стопу больно выворачивает.

– Ай!

– Что там у тебя?!

– Лыжи глубоко ушли! Вытащить не могу! А ногу больно...

Он в одно мгновение выстегивается, падает рядом с ней в снег на колени.

– Не дергайся, я сейчас!
– руки запускает куда-то в глубину снега.
– Упрись мне коленом в руку!

Щелчок, нога освобождается, потом он отщелкивает и вторую лыжу. Маша вытягивает ноги, морщится.

– Как ты?

Неужели беспокоится?

– Нормально. Но лыжи глубоко, придется копать.

– Выкопаем, лыжи - не картошка, - отвечает он задумчиво. Стоит над ней на коленях, сама Маша, как в перине, лежит в пушистом снегу.

– Слушай, ну ты же понимаешь...
– тон его неожиданно нерешителен.
– Что я не могу не воспользоваться... сложившейся ситуацией.

Задирает очки на шлем, поднимет ее очки так же. Теперь видно глаза. Он наклоняет голову, как будто что-то оценивает.

"Сейчас поцелует" - мелькает в голове паническая (какого черта, не сама ли ты этого хотела, Маша?!) мысль. Наклоняется медленно, все так же чуть повернув голову. Когда двое, которые собираются поцеловаться, оба облачены в шлемы и очки, вздернутые на лоб, к этому процессу надо подходить внимательно и не торопясь.

Бас прицелился точно. И когда их губы разделяло уже совсем немного, она резко отвернулась, царапнув оправой своих очков о его.

Он выдыхает ей куда-то мимо губ, обдавая теплым воздухом щеку, ухо, шею.

– Маш, что за детский сад?

– Слезь с меня!

Он чуть отстраняется.

– Маш, но ты же....

– Слезь с меня, ты тяжелый!!!

– Слушай, но ты же... я же тебе... Мне показалось, еще там, в Канаде... что я тебе нравлюсь?..

– Когда кажется - креститься надо! Слезь, я кому сказала!

Он резко садится.

– Все-все!
– даже руки поднимает перед собой в примирительном жесте.
– Извини, дурак, не понял, напридумывал себе всякого. Погорячился, был неправ. Приношу свои извинения!

Встает, протягивает руку, помогает ей выбраться из снежной перины. Потом они вдвоем выкапывают из-под снега лыжи. Маша бросает на него косые взгляды. Он так быстро согласился, что это кажется странным... и обидным! Черт, она сама запуталась - в себе и в нем!

Мария слишком недолго была знакома с Василием, чтобы понимать: такая мгновенная и безоговорочная капитуляция означала одно - силы противника отходят на заранее подготовленные позиции, чтобы перегруппироваться и нанести вероломный удар с другой стороны.

______________

Блицкриг был проведен согласно всем правилам военного дела - молниеносно и сокрушительно. У нее не было ни малейших шансов. Впрочем, очень похоже было на то, что все свои шансы она утратила еще в момент первой встречи. И ни доводы разума, ни девичья гордость ей бы не помогли.

Он ввалился к ней в номер вечером. Вернул камеру и потребовал показать фотоматериал. Что тут скажешь? Она привыкла к тому, что райдеры имеют на это право.

В тесном номере, большую часть площади которого занимала кровать, ноутбук был устроен именно на ней. Бас, не спросив даже разрешения, плюхнулся на живот перед ноутом. Но, разумеется, ему потребовалась помощь, он вдруг стал неожиданно криворук, и ноутбук у Маши "не такой", и "покажи мне, как перевернуть", и "как все неудобно тут у тебя, что за программа дурацкая". Пришлось сначала сесть рядом, потом, плюнув на все, свой комфорт дороже, растянуться так же на животе, перед ноутом. Рядом с ним. Это было начало конца.