выше всех и часто, заговорив о том или другом из них, цитировал из их

сочинений на память целые сцены или главы <...>. Гоголя Федор Михайлович

никогда не уставал читать и нередко читал его вслух, объясняя и толкуя до

мелочей. Когда же он читал "Мертвые души", то почти каждый раз, закрывая

книгу, восклицал: "Какой великий учитель для всех русских, а для нашего брата

писателя в особенности! Вот так настольная книга! Вы ее, батюшка, читайте

каждый день понемножку, ну хоть по одной главе, а читайте; ведь у каждого из

нас есть и патока Манилова, и дерзость Ноздрева, и аляповатая неловкость

Собакевича, и всякие глупости и пороки".

Достоевский не раз говорил о глубине проникновения Гоголя в тайны

характеров и отношений людей; он восхищался у него и силой разоблачения

пошлости и низости, и умением сделать "ужасную трагедию" из пропавшей у

чиновника шинели {Ф. М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М.-Л. 1930, стр. 50.}, пробудить любовь к "маленькому человеку". Позднее писатель скажет, что

произведения Гоголя "давят ум глубочайшими непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли" {Там же, т. XI, М.-Л. 1929, стр. 250.}.

8

Вспоминая годы своего духовного формирования, Достоевский писал о

демонах сомнения и отрицания, о Гоголе и Лермонтове, которые сопровождали

духовные искания молодых людей того времени" {Там же, т. XIII, М.-Л. 1930, стр.

50.}.

Пушкин, Гоголь, Лермонтов учили понимать значение будничных

трагедий, подстерегавших человека в обыденной жизни, - трагедий, страшных

именно своею будничностью и незаметностью, и не мириться с тем злым и

уродливым, что окружает человека. Они оказали огромное влияние на

формирование Достоевского как гражданина и писателя. Напряженно

всматриваясь в жизнь своей страны, изучая ее не в парадном, а в повседневном

обличий, он усваивал опыт родной литературы. Ему случалось, особенно в

поздние годы, однобоко и неправильно толковать наследие своих

предшественников, предвзято выделяя в нем призыв к "смирению", "отказу от

гордости", но все лучшее в творчестве писателя есть развитие и обогащение

передовых традиций великой русской литературы.

Знакомые Достоевского, его товарищи по Инженерному училищу

рассказывают, что будущий писатель пристально следил и за литературой

зарубежной.

Федору Михайловичу было девять лет, когда он увидел на сцене

шиллеровских "Разбойников", и с этого дня началось его увлечение

благородными и романтическими героями Шиллера, сыгравшего такую роль в его

духовном самоопределении. "Я вызубрил Шиллера, говорил им, бредил им; и я

думаю, что ничего более кстати не сделала судьба в моей жизни, как дала мне

узнать великого поэта в такую эпоху моей жизни" {Ф. М. Достоевский, Письма, т.

I, M.-Л. 1928, стр. 57.}. Эти строки написаны Достоевским в трудные годы

пребывания в Инженерном училище - гуманный пафос поэта, порывистая

страстность, его манера мыслить и чувствовать оказали сильное и благотворное

влияние на юношу. Достоевский был прав, когда писал позднее, что духом своим

Шиллер ближе русским людям, чем французским профессорам словесности {Ф.

М. Достоевский, Собр. соч., т. XI, М.-Л. 1929, стр. 309.}. Для казенных

профессоров Шиллер был предметом изучения и толкования, для молодых

искателей истины - важным стимулом идейного и нравственного развития,

источником освободительных идей.

С пристальным интересом читал Достоевский Шекспира, Сервантеса,

Гофмана, Диккенса.

Из французских писателей, как вспоминал Ризенкампф, "особенно

полюбились Достоевскому Бальзак, Жорж Санд и Виктор Гюго". Это

подтверждается и собственными свидетельствами писателя: "Бальзак велик! Его

характеры - произведения ума вселенной!" - писал он еще в 1838 году {Ф. М.

Достоевский, Письма, т. 1, М.-Л. 1928, стр. 47.}. Узнав о смерти Жорж Санд, Достоевский вспоминал в "Дневнике писателя" за 1876 год: "Сколько взял этот

поэт в свое время моих восторгов, поклонений и сколько дал мне когда-то

радостей, счастья! Я смело ставлю каждое из этих слов, потому что все это было