Ф. М. Достоевский имел, конечно, перед собой свои литературные труды,

но еще далеко не вполне уверовал в силу своего могучего таланта, а она по

смерти мужа была совершенно подавлена нищетой.

Во всяком случае, Ф. М. Достоевский сообщил мне все свои планы. Мы

условились, что в самом начале зимы, после моего водворения в Барнауле, он

приедет погостить ко мне и тут уже решит свою участь окончательно, а в случае

если переписка с ней будет иметь желаемый результат и средства позволят, то он

поедет к ней в Кузнецк, вступит с ней в брак, приедет ко мне уже с ней и ее

ребенком в Барнаул и, погостив у меня, вернется на водворение в Семипалатинск, где и пробудет До своей полной амнистии.

Этими предположениями и закончилось мое свидание с Федором

Михайловичем и путешествие 1856 года, и я вернулся на зимовку в Барнаул в

начале ноября 1856 года. <...>

В январе 1857 года я был обрадован приездом ко мне Ф. М. Достоевского.

Списавшись заранее с той, которая окончательно решилась соединить навсегда

свою судьбу с его судьбой, он ехал в Кузнецк с тем, чтобы устроить там свою

свадьбу до наступления великого поста. Достоевский пробыл у меня недели две в

необходимых приготовлениях к своей свадьбе. По нескольку часов в день мы

проводили в интересных разговорах и в чтении, глава за главой, его в то время

еще неоконченных "Записок из Мертвого дома", дополняемых устными

рассказами.

Понятно, какое сильное, потрясающее впечатление производило на меня

это чтение и как я живо переносился в ужасные условия жизни страдальца, вышедшего более чем когда-либо с чистой душой и просветленным умом из

тяжелой борьбы, в которой "тяжкий млат, дробя стекло, кует булат"31. Конечно, никакой писатель такого масштаба никогда не был поставлен в более

благоприятные условия для наблюдения и психологического анализа над самыми

разнообразными по своему характеру людьми, с которыми ему привелось жить

так долго одной жизнью. Можно сказать, что пребывание в "мертвом доме"

сделало из талантливого Достоевского великого писателя-психолога.

Но не легко достался ему этот способ развития своих природных

дарований. Болезненность осталась у него на всю жизнь. Тяжело было видеть его

в припадках падучей болезни, повторявшихся в то время не только периодически, 146

но даже довольно часто. Да и материальное положение его было самое тяжелое, и, вступая в семейную жизнь, он должен был готовиться на всякие лишения и, можно сказать, на тяжелую борьбу за существование.

Я был счастлив тем, что мне первому привелось путем живого слова

ободрить его своим глубоким убеждением, что в "Записках из Мертвого дома" он

уже имеет такой капитал, который обеспечит его от тяжкой нужды, а что все

остальное придет очень скоро само собой. Оживленный надеждой на лучшее

будущее, Достоевский поехал в Кузнецк и через неделю возвратился ко мне с

молодой женой и пасынком в самом лучшем настроении духа и, прогостив у меня

еще две недели, уехал в Семипалатинск. <...>

Выехал я из Омска 21 апреля <1857 года> вечером на почтовых. <...> 26 апреля к вечеру я уже доехал до Семипалатинска на колесах. В

Семипалатинске я увидел Достоевского в самом лучшем настроении: надежды на

полную амнистию и возвращение ему гражданских прав были уже несомненны; тяготила его еще только необеспеченность его материального положения.

Д. Д. АХШАРУМОВ

Дмитрий Дмитриевич Ахшарумов (1823-1910) - петрашевец, член кружка

Кашкина, последователь Фурье. Пятницы Петрашевского стал посещать с весны

1848 года. 7 апреля 1849 года произнес яркую речь на обеде петрашевцев в память

Фурье. Основной ее тезис: "Так как порядок установленный противоречит

главному, основному назначенью человеческой жизни <...>, то он непременно

рано или поздно прекратится и вместо него будет новый - новый, новый и новый

<...>. И рухнет и развалится все это дряхлое, громадное, вековое здание, и многих

задавит оно при разрушенье и из нас, но жизнь оживет, и люди будут жить богато, раздольно и весело!" (Дело петрашевцев, III, 110).

На первой странице "Записной книжки" 1848 года, взятой у Ахшарумова