Румата замолкает. Словно бы издалека, нарастая, накатывается рев толпы, в котором различаются исторические вопли:

— Бей, бей! Огня! Больше огня! Ура, Серые Роты! Ура, дон Рэба! Режьте, бейте, жгите!

Рев нарастает, достигает нестерпимой громкости и разом обрывается. Румата трясет головой, словно отгоняя страшное видение.

Р у м а т а. Пулемет бы сюда, пулемет!.. Свинцом по серой сволочи, по бледненькой роже дона Рэбы, по окнам его прокисшей от крови канцелярии!.. Это было бы сладостно, это было бы настоящее дело...

Румата возвращается в кресло, сжимается, прикрыв лицо ладонью. В гостиной темнеет. И из тьмы гулко раздается голос Кондора.

К о н д о р. Итак, мы хотим стрелять?

Р у м а т а. Да.

К о н д о р. В кого?

Р у м а т а. В этих мерзавцев. В дона Рэбу. В бакалейщика Цуцика.

К о н д о р. За что?

Р у м а т а. Они убивают все, что мне дорого...

К о н д о р. Они не ведают, что творят.

Р у м а т а. Они ежедневно, ежечасно убивают будущее!

К о н д о р. Они не виноваты. Они — дети своего века.

Р у м а т а. То есть они не знают, что виноваты? Но мало ли чего они не знают! Я, я знаю, что они виноваты!

К о н д о р. Тогда будь последовательным. Признай, что придется истребить многих.

Р у м а т а. Не знаю, может быть и многих. Одного за другим. Всех, кто поднимает руку на будущее...

К о н д о р. Это уже было. Травили ядом, бросали в царей самодельные бомбы. И ничего не менялось...

Р у м а т а. Нет, менялось! Так создавалась стратегия революции!

К о н д о р. Нам не надо создавать стратегию революции. Мы владеем ею в совершенстве, она перешла к нам от великих предков, от первых коммунаров. А тебе хочется просто убивать!

Р у м а т а. Да, хочется.

К о н д о р. А ты умеешь?

Р у м а т а. Не знаю... Но здесь звери ежеминутно убивают людей. И здесь все бесполезно. Знаний не хватает, а золото теряет цену, потому что опаздывает...

К о н д о р. Мы пришли сюда, чтобы научиться помогать этому человечеству, а не для того, чтобы утолять свой справедливый гнев. Если ты слаб — уходи. Возвращайся домой. В конце концов, ты не ребенок, ты знал, на что идешь...

Пауза. Гостиная вновь освещается. Входит Уно с подносом, на подносе сверкает чаша с водой.

У н о. Там девка какая-то пришла. А может, дона. По обращению вроде девка — ласковая, а одета по-благородному... Красивая... (Румата медленно поднимает голову, глядит на него, тот ухмыляется.)Прогнать, что ли?

Р у м а т а. Балда ты. Я тебе прогоню. Где она? (Вскакивает.)Проведи сюда, быстро!

Уно выходит и возвращается с Кирой. На Кире пышное платье благородного покроя, она чувствует себя в нем довольно неловко. Румата спешит к ней навстречу.

Р у м а т а. Кира! Вот кстати, вот кстати!

К и р а. Здравствуйте, дон Румата.

Р у м а т а. Безобразница, мы же договорились...

К и р а. Ну пусть — Румата. Просто Румата. (Озирается.) Вот, значит, как вы живете...

Р у м а т а. Постой, постой... (Оглядывает ее.) Какая ты нарядная сегодня!

К и р а. Вот... Всю свою копилку в ход пустила. Продавец сказал, что все придворные дамы так теперь наряжаются... Правда, великовато оно мне было, так я к знакомой портнихе снесла... А теперь ничего, правда? Не сравнить, как я в простонародном хожу...

Р у м а т а. Гм... Да, пожалуй... Однако что же это мы? Садись. (Он подводит ее к дивану, садится в кресло рядом, звонит в колокольчик. (Вбежавшему Уно.)Сладостей, воды фруктовой, быстренько...

Уно выбегает.

К и р а. А я шла от портнихи... дай, думаю, зайду, посмотрю, как дон Румата живет...

Р у м а т а. И молодец. Могла бы и раньше зайти. Сколько мы не виделись? Постой-ка...

К и р а. Двадцать четыре дня.

Пауза. Уно приносит на подносе угощение, ставит на стол, уходит.

Р у м а т а. Угощайся, придворная дама.

К и р а. Благодарствуйте, благородный дон... (Трепетно берет пирожное, откусывает.) А что же вы?