– Папа, – обратилась Джульетта к юноше. – Папа, ты помнишь о нашем уговоре? Помнишь, что ты должен сегодня мне объяснить?

Парень улыбнулся и поднял свою дочь на руки. Издалека раздался жуткий скрип, словно души грешников вскричали от невыносимой боли. Это водитель повозки слишком резко нажал на педаль тормоза. Джерри немного отвлекся, но через мгновение ответил:

– Конечно, я не забыл, – ответил он. – Пошли со мной, Джульетт, сейчас я тебе все расскажу…

Они вернулись обратно, откуда пришла девочка. Джерри посадил свою дочь на качели и начал пытаться ей все объяснить – что произошло с ее дедушкой Рафаэлем, и куда он впоследствии подевался. Объяснить доступно, чтоб она имела обо всем этом какое-то представление. И так, чтоб девочка окончательно не перепугалась и больше не переживала о случившемся.

Он не стал ей говорить, что когда человек умирает, то его тело остывает, меняет цвет на синий, а потомна на зеленый, делается твердым, как кусок дерева, и начинает распухать до невероятно огромных размеров. Весь этот нехитрый процесс называется разложением… грубо говоря – оно гниет. Возле трупа заводятся огромные черви, которые проедают кожу и внутренности, таким отвратительным способом пытаясь пробраться внутрь, чтобы потом отложить там свои яйца и личинки, и породить себе же подобных тварей.

Также он не стал рассказывать, что для того, чтобы всего этого не видеть, а главное – не слышать ужасного смрада, который исходит от умершего, труп принято закапывать глубоко в землю. Ибо сделаны мы из праха, и в прах мы должны уйти… ну, и все такое.

Джерри поведал дочери, что когда люди делаются старыми или, когда они очень больные, то они умирают. Тогда их надо закапывать в землю – это называется хоронить, а вся процессия – это похорон. Но такое надо делать ни где попало, а на специально отведенном для этого месте. И место это зовется кладбищем.

Еще он сказал, что хоронят людей аккуратно и иногда даже торжественно. Тело не просто бросают в сырую яму, а кладут его в ящичек, который называют гробом. Гроб в свою очередь заколачивают гвоздями, чтобы туда никто не проник. Внутри, правда, немного тесновато, но зато уютно – никто еще не жаловался. После всех этих процедур тело в гробу закапывают в землю и на месте захоронения ставят памятник. Вот так мертвый человек обретает вечный покой… или наоборот – не может его брести, если его могилу потревожили какие-то вандалы.

– Значит, мой дедушка Рафаэль сейчас проживает на кладбище? – уточнила Джульетта. – Когда к нему можно будет сходить в гости?

– Да, он теперь на кладбище, – ответил Джерри. – А на могилу к нему можно будет пойти через несколько дней.

– Пап, а можно мы с тобой завтра туда сходим? – попросила она. – Я хочу посмотреть, какой там у дедушки памятник.

Юноша засунул руки в карманы, начал шарить в куче бумажек и каких-то железяк в поисках чего-то, что отвлечет внимание его дочери. Он нашел шоколадную конфету в зеленом фантике. Сжал ее между большим и указательным пальцами – она была одеревенелая, словно труп… и такая же зеленая. Наверное, ей тысяча лет. Может, больше. Может, она даже приплыла на Ноевом ковчеге. Джерри решил, что не стоит давать такие сладости своему ребенку и выбросил кондитерское изделие прочь.

– Доченька, понимаешь, мы с Ольгертом Виртом должны на несколько дней уехать отсюда, – произнес он, пытаясь улыбнуться. – Но когда я приеду, то мы обязательно сходим на кладбище к дедушке Рафаэлю, хорошо?

– Хорошо, – послушно ответила девочка.

Джульетта обняла папу и заплакала. Ее плач казался каким-то тихим и приглушенным на этом душном заднем дворике. Кирпич на пустой стене, возле которой стояли стеклянные бутылки, словно бы впитывала его в себя.

* * *

Пойти к Сатирикону в город Цюрих с самого утра, как планировал Ольгерт Вирт, не вышло, потому что проснулся он поздно – около полудня. А пока покушал, завершил какие-то свои дела и сделал множество другой мелкой работы, то прошло солидных полтора часа. Поэтому, чтобы наверстать упущенное время, мужчине пришлось скакать туда верхом на лошади.

Хранитель порталов проживал в узком, но неимоверно высоком домике, двери которого всегда были приоткрыты. Черный паладин вошел туда без стука и застал своего старого друга за ремонтом каких-то антикварных часов.

– Хайль! – поприветствовал он Сатирикона.

– Хайль, Ольгерт Вирт! – ответил мужчина. – Давненько мы не видались. Чем я могу тебе помочь?

Действительно, много лет и зим прошло с того времени, когда они виделись в последний раз. Но внешне никто из них особо не изменился. Лишь ряса Сатирикона сменила цвет с красного на пурпурный. А так, все остальное в его внешнем виде и домашней обстановке было таким же самым, как и в прежние часы.

Разговор между ними надолго не затянулся. Исчерпав, наконец, запас ни к чему не обязывающих тем, они оба замолчали. Говорить было сложно, приходилось по пару раз повторять одну и ту же фразу. Еще с молодых годов Сатирикон был не просто очень высоким, что рядом с ним все другие юноши его возраста выглядели пигмеями. Он еще был и немного глуховат. Возможно, причиной тому был слишком большой рост, который равнялся трем метрам и двум сантиметрам. Каждый раз, когда Ольгерт Вирт на тон громче повторял сказанное, его старый знакомый складывал ладонь лодочкой за ухом, которое размерами не уступало ящику стола, а потом кивал головой, давая понять, что все хорошо услышал… ну, или почти все.