В ноябре месяце, когда земский начальник в Макачевском волостном правлении выдавал беднейшим женам запасных нижних чинов пособие, присланное от щедрот ее величества Марии Федоровны, то Николай Клюев и его отец Алексей говорили тем женам, которые не получали пособия, что деньги, назначенные им, он, зем<ский> нач<альник>, взял себе и разделил со старшиною и писарем. Это основано на показании земской повивальной бабки Майковой, которая, проживая в верхнем этаже над помещением Клюевых и над винною лавкою, слышала этот разговор у Клюевых чрез пол, так как он одинарный и все, что там, не стесняясь, говорят, – слышно, а через неделю после этого она же, бабка, опять-таки чрез пол слышала, как жена сидельца Клюева и дочь говорили с женщинами, по предположению ее, – солдатками, советуя им идти в город просить деньги от земского начальника, и если не выдаст, то разбить у него в квартире стекла и подать просьбу государыне.

Кроме этого показания бабки, других данных, подтверждающих это обстоятельство, не открыто, тем не менее два донесения по этому предмету урядника и пристава были отправлены мною на рассмотрение товарища прокурора, от него представлены прокурору и от сего последнего от 13 января за № 4 возвращены ко мне на хранение, за прекращением дела ввиду отсутствия состава какого бы то ни было преступления, преследуемого в публичном порядке. В настоящее же время для совокупности рассмотрения действий Клюева и эти донесения приобщены к делу.

Наконец, еще к пополнению всех изложенных обвинений, падающих на Клюева, я имею сведение, что он, будучи на прошедших святках в городе Вытегре, был на маскараде в общественном собрании, одетый в женское платье, старухою, и здесь подпевал вполголоса какие-то песни: «Встань, подымись, русский народ» и еще песню, из которой мне передали только слова: «И мы водрузим на земле красное знамя труда». При этом, как на этих днях надзиратель Медведев узнал от местного торгующего еврея-мещанина Льва Крашке, что Клюев на означенном маскараде между прочим рассказывал, что он пробирается в Кронштадт к о. Иоанну Кронштадтскому, критиковал его действия и, проводя разговоры о политических делах и беспорядках, выражался, что и 50 000 крестьян Олонецкой губ<ернии> всем недовольны и готовы к возмущению, причем, обращаясь к еврею Крашке, говорил: «Смотрите, и вы на первом плане». Причем бывший при этом другой торгующий Иван Воробьев, будучи порядочно выпивши и слыша такие слова, толкнул Клюева, сказав: «Уйди с добра, а то тебя приберут». Здесь же, как объяснил надзирателю Воробьев, Клюев говорил что-то в революционном духе, но, будучи пьян, он ничего не понял, а припоминает только, что он между прочим спрашивал его, каких он убеждений. Донесение по этому предмету надзирателя приобщено мною к делу.

На основании таких данных я составил протокол, которым подвергнул Николая Клюева аресту при тюрьме, в которую он и заключен впредь до особых распоряжений.

О всем этом имею честь донести Вашему превосходительству с представлением протокола о заключении в тюрьму Клюева и доложить, что дело о Клюеве вместе с сим препровождено на распоряжение начальнику жандармского управления, о чем доведено до сведения прокурора окружного суда с представлением копии протокола о заарестовании Клюева.

Уездный исправник Качалов».

В протоколе, составленном 25 января, исправник Качалов, кроме того, подчеркивал, что «Клюев по своим наклонностям и действиям представляется вообще человеком крайне вредным в крестьянском обществе». Сохранился также ряд других материалов, подтверждающих «преступный» характер деятельности Клюева в 1905-1906 годах.

Известен, например, крайне важный документ: письмо (на двух отдельных листках), написанное Клюевым в вытегорской тюрьме (видимо, в феврале 1906 года) и обращенное к политическим ссыльным в Каргополь. Это – первое из дошедших до нас писем поэта. Стараниями провокатора оно было перехвачено, попало в руки жандармов, стало поводом для оживленной секретной переписки, и таким образом текст его сохранился до наших дней (в копии; оригинал утрачен).

«Я, Николай Клюев, за Крестьянский союз и за все его последствия. Знаю из центров только один – а именно: Бюро содействия Крест<ьянскому> союзу в Петербурге – Забалканский проспект, №33. Бюро высылает книги и брошюры, но в деньгах всегда отказывает – требуя от членов собственного нелицемерного желания служить делу Союза. Отдав себя в полное распоряжение Бюро и поселившись в Макачевской волости Олонецк<ой> губ<ернии> Вытегорского у<езда>, я делал, что мог, свято веря в счастливый исход. Я отдал все, что имел, не пожалев себя и старых бедных родителей, – добиться удалось: обложить Пятницкое общество Макачевской волости сбором в 5 коп. с души с 700 душ в пользу Кр<естьянского> союза, постановить приговор с требованием Учредительного собрания (приговор отослан царю), отменить стражников, отобрать церковную землю и все сборы отменить, приобрести 9-11 ружей, сменить старшину, писаря, место которого заменял я – только два месяца. Все дело велось больше года, и я успел за это время раздать больше 800 прок<ламаций>, получен<ы> все от Бюро содействия Кр<естьянскому> союзу. Арест произведен за последний приговор о земле и лесах – которые общество объявило своими. За это только меня и обвиняют, в остальном же меня только подозревают. <...> Если же откроется все, то мне, конечно, не миновать ссылки».

Клюев, разумеется, заблуждался, полагая, что его обвиняют лишь в составлении «приговора о земле и лесах». Как видно из рапорта исправника Качалова, олонецким жандармам было известно если не все, то во всяком случае многое. Тем более что в своем письме к политическим ссыльным (на втором листке) Клюев откровенно упоминал про свою деятельность («Я, отказавшись от семьи и службы, – пешком, с пачкой воззваний обошел почти всю губернию») и даже сообщал о нелегальной переправке оружия («В Петербург благополучно провезены из Финляндии 400 ружей и патроны»). На этом втором листке стояла подпись: «с.-р.», то есть социалист-революционер, к коим молодой поэт, бесспорно, причислял себя. И все-таки решение суда оказалось милостивым: пробыв в тюрьме полгода, Клюев выходит на свободу.

Революционный дух Клюева не был подавлен в тюремных стенах. Оказавшись на воле, он немедленно восстанавливает связь с единомышленниками, продолжает писать стихи, проникнутые гражданским пафосом.

Вспоминает А. Копяткевич, в то время – один из руководителей Петрозаводской группы социал-демократов: «Митинги в лесу в 1906 г. привлекли большое число рабочих. <...> Помню выступление летом 1906 г. на одном из этих митингов известного поэта Николая Клюева. Он только что был выпущен из петрозаводской тюрьмы, где просидел 6 месяцев за чтение революционной литературы и «Капитала» – Маркса (как сам Николай Клюев рассказывал). Вместе со мной, ибо наша с<оциал>-д<емократическая> группа приняла в нем участие по выходе из тюрьмы, он пошел на собрание, и после моего выступления о помощи ссыльным он обратился с речью, называя собравшихся: дорогие братья и сестры; и произвел своей апостольской речью очень сильное впечатление. В период 1905-1906 г. Н. Клюевым было написано очень много стихотворений революционного содержания. Мне он подарил более 60 своих революционных стихотворений, которые у меня, к сожалению, не сохранились».