«Да, да, это верно, — соглашался Боканов, обдумывая то, что произошло с Пашковым. — Геннадий, несомненно, стал лучше, но кое-что придется еще долго вытравлять… и, конечно, наши усилия не прошли даром».

Решив так, Боканов несколько успокоился и стал думать о Суворовском училище.

«Интересно, каким будет мое новое отделение малышат? Надо договориться с Беседой, чтобы Артем и его друзья с первых же дней взяли пятую роту под свою сильную руку. Как там без меня Привалов?»

Старшина вместе с Бокановым перешел в младшую роту.

Чем ближе к дому, тем полнее овладевали Бокановым заботы о том, что его ждало в Суворовском, и юноши, оставленные в Ленинграде, казались уже далекими — родными, своими, но очень далекими. Те были уже устроены, а этих предстояло «доводить до ума», и мысли о них теперь поглощали майора всецело.

Утром Боканов заторопился в училище. Он пришел довольно рано, но во дворе уже было необычайное оживление: слонялись малыши в штатской одежде, их родители каким-то вольным табором расположились в саду, хотя им и отвели комнаты. То там, то здесь встречались озабоченные офицеры. Увидя Боканова, они подходили к нему, расспрашивали о поездке. В дверях училища показался капитан Беседа.

— С приездом, Сергей Павлович, жить да молодеть! — воскликнул он, пожимая руку. — О поездке расспрошу вечером, а сейчас у нас такой тарарам! Видишь — наплыв!

— Много?

— Много!

— Значит, есть из кого выбирать! — обрадовался Боканов.

Шли экзамены по арифметике.

Отец Феди Атамеева — майор в отставке, с черными очками, прикрывающими выжженные глаза, с Золотой Звездой Героя на груди — сидел на скамейке возле метеорологической станции училища и курил папиросу за папиросой.

Наконец большие двери вестибюля распахнулись, и на широкий полукруг лестницы, ведущей во двор, выбежали экзаменовавшиеся. Взрослые заторопились им навстречу, стали вглядываться в их лица с надеждой и страхом.

— Дедушка, дедушка! — кричал шустрый Скрипкин, подбегая к высокому старику. — Я решил задачу, ох и трудная! На предположение… В двух ящиках лежало по сто двадцати яблок…

— Да ты погоди, Леша, сядь-ка…

— Я бы еще сто штук решил! А в коридор математик вышел, такой бородатый, а я его спрашиваю: «Товарищ математик, а боевые задания вы нам будете давать?» А он говорит: «Да еще какие! Вот как дам вам задачу, это и будет боевое задание».

Розовощекий, упитанный мальчик с сонными глазами сердито говорил полной с накрашенным лицом женщине:

— Так и знал, что не получится… у меня с яблоками никогда не получается…

— Господи, — с отчаянием воскликнула мать, — да при чем же тут яблоки?

— Нет, у меня с яблоками никогда не получается, — упрямо мотнул головой мальчик.

Федя Атамеев тихо подошел к отцу, сел рядом и горько разрыдался, уткнувшись белой головенкой в его плечо. Отец сразу понял, в чем дело. Гладя мальчика по волосам, начал успокаивать:

— Что поделаешь, сынок, значит плохо мы с тобой подготовились.

И, словно оправдываясь, добавил:

— Не осилили… Что поделаешь…

Он поднял лицо с черными стеклами очков, и в выражении его была такая печаль, что Семен Герасимович Гаршев, торопливо проходивший мимо, невольно остановился.

— Придется уезжать… — огорченно вздохнул отец, — но на следующий год мы обязательно выдержим! Вот посмотришь — выдержим!

Гаршев поправил пенсне и зашагал к начальнику училища.

Рассказав Полуэктову о виденной сцене, Семен Герасимович взволнованно закончил:

— Я вас очень прошу, как о личном одолжении… Я берусь учить этого Федю отдельно, и за полгода, за четыре месяца он догонит остальных. Ошибка в его контрольной работе не такая уж серьезная… Я очень прошу…

Генерал помедлил с ответом, потом встал и, пожимая руку Гаршева, сказал:

— Хорошо, оставим его. Спасибо.

Прежний опыт подсказывал Боканову, что надо, по возможности, быстрее разобраться в характерах детей.

Среди его малышат сразу же обратил на себя внимание серьезностью, молчаливостью, настороженным взглядом черных глаз Петя Самарцев. Он приехал в училище один, на попутной машине колхоза, в ватнике, с бутылкой молока в оттопыренном кармане, в большой зимней шапке, словно собрался на Крайний Север. Из внутреннего кармана куртки Самарцев достал необычное удостоверение от колхоза. В удостоверении значилось, что у Петра Самарцева родителей нет, что он «сын колхоза» и общее собрание просит принять Петра в Суворовское училище. При всей своей трогательности подобное направление не удовлетворяло официальным требованиям приема. Самарцева отправили назад, объяснив, какие документы необходимы. Понятно было, что в этом году он с поступлением, конечно, опоздает.