– Ну, что ж, Ваше Превосходительство. Душу, я понимаю, убивать нельзя. И тайное желание её хранить надобно. Коль это – судьба Ваша, поступлюсь, забирайте, Ваше Превосходительство. Храни Вас Христос.

Может Вам, действительно легче при ней-то, трубке моей, будет?

Дальнейшее повергло и Каледина в полную растерянность, не то, что казаков, которые не проронив ни слова, удивлённо вслушивались в каждое слово генерала и Денисова – Люциферов протянул трубку вахмистру и громко сказал:

– Потяни, потяни, разок! Ишь, как забирает! Да, табачок у тебя, вахмистр, такого я, честно, не курил.

И так как их кони шли рядом, они, попеременно, передавали трубку друг другу и трудно было даже представить, что пред взором опешившего эскадрона, да ещё и при таких чрезвычайных обстоятельствах, так сошлись генерал-лейтенант, Его Превосходительство, и почти безграмотный вахмистр, для которого и командир эскадрона был почти божеством.

И когда появился штаб Шаповалова, Люциферов неожиданно сказал:

– Ты, сотник, ежели всё завершится благополучно, уступи мне вахмистра. Не обижу, не бойся, но уж больно он мне по душе пришёлся. Опять же – с трубкой заветной будет рядом. В этом есть какой-то знак. Уступи, сотник, прошу тебя…

– Как он сам решит, Ваше Превосходительство. Неволить не буду, – ответил Каледин.

Тяжело поднимался по ступеням Ставки Государя генерал Люциферов.

Каледин шёл чуть сзади. И когда адъютант Государя открыл им дверь в большую комнату, Каледин даже заулыбался – он словно и не выходил отсюда с такой особой задачей Его Величества – Император Всероссийский так же стоял у окна с огромным бокалом в руке, а возле него, кочетом, так же скакал маленький и тщедушный, но счастливый Шаповалов.

Увидев Люциферова, он бросился к нему навстречу:

– Николай Терентьевич! Вы уж не обессудьте, старика, голубчик. Видит Бог, я и сам их боюсь. Нет для них невыполнимой задачи, – эти слова он произнёс с высокой гордостью, даже выше ростом стал.

– Орлы! Всего достигнут, всё свершат, – и он, как отец – сына, обнял Каледина, да так, держа его за плечо, подвёл к Государю:

– Ваше Величество, вот он, герой мой! Самого Николая Терентьевича, друга моего и ученика старинного, пленил. Ай да молодец! Хвалю! Дерзну, Государь, напомнить о Вашем обещании.

Какая-то досада пробежала по лицу Императора. Он подошёл к Люциферову:

– Ну, здравствуй, старинный товарищ…

И вдруг, утробно, захохотал:

– А скажи, честно, не поддался тогда? Только честно! Ты же моложе меня, и по комплекции – мы схожи.

– Нет, Государь, не поддался. Честью клянусь! Перепили Вы меня по всем правилам. Вы ведь после того, как я уже свалился, адъютант сказывал, ещё три бокала опустошили. Так что Ваш верх – честный.

Царь удовлетворённо заулыбался:

– Ну, а сегодня, что за проруха у тебя вышла, Люциферов? Тебя, можно сказать, закадычного друга самого Государя, мальчишка пленил.

И что мне прикажешь делать?

– Вознаградить, вознаградить, Государь, этого сотника, – сказал честный, хотя и посрамлённый Люциферов.

– Не много я видел таких офицеров, Государь, если уж честно. Дьявол, бес, молния! С такими офицерами, Ваше Величество, Россия – непобедима. Дай-то Господь, что они есть. А то уж очень много угодников стало, которые всё больше на балах тщатся отличиться, а не в поле, – сказал честный Люциферов.

– Что ж, сотник, – обратился Государь к Каледину, – слову своему я верен. Жалую… э… под, – и тут же споткнулся о взгляд Шаповалова, – ладно, есаулом. Высоким внеочередным чином. Заслужил! И другим пусть пример будет.

– За доблесть, за ревностное служение трону вознаграждать надо, а не за паркетную суету, – и он красноречиво посмотрел на Люциферова, соглашаясь с его только что высказанным мнением.

– Спасибо, сотник, простите, Ваше Высокоблагородие, – и царь картинно даже прищёлкнул каблуками, – господин есаул.

– Погоны есаулу, – и он повернулся к адъютанту, приняв в свою огромную руку погоны с одним просветом, без звёздочек.

Это уже был пьедестал высокой власти и единоличного командования. Порой, всю жизнь отдав службе, казачьи офицеры так и не получали этих вожделенных символов воинской зрелости и доблести.

– Бокал есаулу, – зычно гаркнул царь, и неслышный адъютант вынырнул из-за перегородки и принёс четыре бокала – царю, Шаповалову, Люциферову и Каледину.

– Спасибо, Ваше Императорское Величество! Огромную, немыслимую честь Вы не только мне, а всему роду нашему Вы оказали. И сыновьям, если они будут, накажу, как трону служить надобно. А я всегда Вам без лести предан, государь. Жизни своей за Вас не пожалею.