– Ты, почтенный, ко мне в светёлку пойдёшь, там и переночуем, а барышню, я думаю, Дуняшка устроит, как подобает, – и он, по-молодому, лихо, подмигнул счастливой Дуняшке, которая деда поняла с полуслова.

Старший Каледин молча посмеивался в усы. Он-то уж знал, что поставить новую ось на фаэтон – было дело плёвое, двадцати минут. Запасных осей у деда Степана на всю станицу хватит. Но он был искренне рад его хитрости и красноречиво посмотрел на Алёшу, что тот даже зарделся, словно маков цвет.

А вслух громко сказал:

– Вот и порешили. Завтра и поедете. Дуняшка вам гостинцев наготовит, дед Степан самолично проводит, чтобы не случилось ещё какой-нибудь напасти. Или кто-то другой вызывается в провожатые? – и он с доброй улыбкой посмотрел на сына.

– Я, я, отец, провожу, – в горячности выпалил Алексей.

– Ну, и ладно. Так тому и быть.

Во время обеда Мария проявила такое внимание к Каледину-старшему, что тот пришёл в полный восторг:

«Вот, девка, всем дозрела. И умна, и красива, и статью вышла. Нет, шутишь, Алёшке – плешь проем, за такую девку держаться надо».

И он, с молодым задором в глазах, поднялся из-за стола и произнёс тост:

– Великая радость у нас сегодня. Давно уже не было в моём курене такого дивного гостя. Ты, дочка, словно лучик солнца, осветила в нём всё. И мне будет очень жаль, завтра, расставаться. Путь к тебе домой и из дому – мимо нашего хутора всегда пролегает. Ежели проедешь мимо, не заглянешь на час – обижусь, кровно обижусь и не поздороваюсь, коли после этого встречу. Поэтому всегда – ты желанный гость наш, а там – в Господа власти, может… и родным этот дом станет, а, дочка?

Мария залилась румянцем, и не найдя, что сказать в ответ – поднялась из-за стола и трепетно, как отца, поцеловала Каледина-старшего в щеку.

Тот от неожиданности даже крякнул:

– Вот, Алёшка, почитай, более двадцати годов с девушкой не целовался. Спасибо, дочка! Будь счастлива, родная.

После обеда Алексей повёл Марию знакомить с усадьбой. Он показал ей все укромные места, куда он любил в детстве забиваться и читать книги.

У красивого ставка-копанки, обсаженного ивами, они присели на красивую скамейку, которую сам Алексей соорудил ещё до юнкерского училища, и повели неспешный разговор о будущих планах на жизнь.

Алексей был на седьмом небе. Ему было так легко и непринуждённо с этой девушкой, которую он-то и знал лишь несколько часов.

Он даже дерзнул, и на миг дотронулся до её руки. И она её не убрала, более того, сжала её пальцами своей руки и долго своими распахнутыми очами смотрела ему прямо в слегка раскосые, тёмные, с поволокой, глаза.

– Мария, Машенька…

– Алёша, не надо, не спеши, не надо. Жизнь – она сама всё расставит по своим местам.

– Но знай, – они и сами не заметили, как перешли на ты, – мне так светло и так спокойно на душе – никогда не было. Разве – только в детстве, с мамой. Спасибо Вам, – вновь вернулась она к преодолённому, – за такой дивный день. Настоящий праздник вы мне учинили. Я сердечно Вам благодарна и сердечно признательна, с… отцом Вашим.

И сама не поняла, как это случилось, неожиданно даже для себя самой, но поддавшись внутреннему душевному порыву, поцеловала его, чуть коснувшись губами, в щеку.

Алексей онемел. Его сердце просто заходилось от ликования. Он взял руку Марии и надолго приник к её руке.

– Машенька…

Она наложила на его губы свою душистую ладонь и тихонько покачала головой:

«Молчи, не говори ничего, молчи. Неужели ты не понимаешь, как мне хорошо с тобой, как ты мне дорог…».

А с её губ едва не сорвалось:

«Я всем сердцем полюбила тебя. Как я люблю тебя. Неужели так бывает? А если мы ошибаемся? А если это просто – лето, красота, синь небес и мы просто с тобой… у нас просто закружилась голова?»

А его взор, тоже без единого слова, вторил ей:

«Нет, хорошая моя, мы не ошибаемся. Это любовь наша пришла. Мы её оба ждали. И она пришла к нам. Я верю, я знаю, что это – настоящее. Так бывает единственный раз в жизни. Но и на всю жизнь – тоже единственный раз».

И они, уже ничего не таясь, устремились друг к другу и слились в первом в жизни, горячем и целомудренном поцелуе.

Казалось, земля поплыла у них обоих под ногами, и мир, такой огромный и такой светлый, окружил их и растворил в себе, понёс на своих волнах к неведомому досель счастью.

– Мария, Машенька, родная моя! Мы сейчас же всё скажет отцу. А завтра – я верхи, к твоим родителям, просить у них твоей руки.

Мария от счастья даже качнулась. Алексей подхватил её в свои объятья и заглянул в её дивные глаза:

– Милый мой! Не надо, не торопись. Ты знай только, что отныне – я только твоя. Но… твоё поспешное решение – не выставляет ли оно нас в дурном свете? Мы ведь и знаем друг друга лишь несколько часов, а уже такое решение? Как это будет выглядеть со стороны? Что подумают о нас наши родители?