Муж Дуняшки оказался совестливым, деловым человеком, и ежегодно присылал ему отчёт об усадьбе и деньги, вырученные от торговли лошадьми, вином, фруктами и живностью. Всегда писал, сколько истратил на обустройство и развитие хозяйства.

Удивился он в этот период лишь одному – его, без объяснения каких-либо причин, вызвали на аудиенцию к самому Государю.

В Петергофе, где тот в это время находился с семейством, было множество военных. И все – так же, как и Каледин, были в недоумении – причина вызова к Государю была неведома никому. А свитские молчали и не говорили ни слова армейцам.

Кидалось в глаза одно – все приглашённые были зрелыми подполковниками, ни одного не было из остзейцев, и ни одного – из знатных и родовитых семейств. Все – простые армейские офицеры-труженики, тягловая сила огромного войскового воза.

По команде какого-то генерал-адъютанта, с витым шнуром аксельбанта из-под погона, зашли в огромный зал, неспешно, но чётко построились по родам войск.

Казакам, а с Калединым их было восемь человек, было указано место в конце строя.

В зал как-то неуверенно, робко даже, часто семеня ногами, вошёл полковник, небольшого роста, в гимнастёрке и простых брюках, заправленных в сапоги.

Встреть такого на улице – пройдёшь мимо и не обратишь внимания.

Рыжеватая борода, усы, блеклые, бесцветные глаза не внушали к нему чувства обожествления и преклонения, которое Алексей пережил за короткие минуты общения с батюшкой царствующего Государя.

Полковник остановился посреди зала, и было видно, что он не знает, куда деть свои уже изрядно трясущиеся руки.

Возле него, горой, возвышался величественный и красивый военный министр полный генерал Куропаткин.

– Прошу Вас, Михаил Николаевич, огласите указ, – еле слышно произнёс Николай II, и стал при этом со скукой на лице смотреть в окно.

Куропаткин торжественно, громко и внятно зачитал указ Государя, коим всем присутствующим офицерам были присвоены полковничьи звания и все они назначались командирами полков в Отдельную Приморскую армию, которую, как заметил в поздравительном слове к пожалованным высоких монарших отличий сам Император, возглавит военный министр лично.

Куропаткин при этом поёжился, было видно, что ему это назначение никакой радости не доставляет, но всё же сказал:

– Я верю в свою армию, в Вас, господа полковники, и твёрдо убеждён, что вероломный наш дальневосточный сосед будет посрамлён и поставлен на место.

И уже обыденно и как-то даже устало распорядился:

– Прошу всех немедленно убыть в свои части и в кратчайшие сроки подготовить их к быстротечной войне.

Повернувшись к казачьим теперь уже полковникам, Государь так же бесцветно, без выражения, еле ворочая языком, сказал:

– Вам, господа полковники, принять командование над вновь формируемыми казачьими полками и железной дорогой двигаться на Восток.

Для чего-то поправил темляк шашки, висевшей у него на боку, и дополнил:

– Полагаю, что на решение этой задачи двух с половиной – трёх месяцев вам достанет.

Тут же прибодрился и уже громче, нежели говорил до этого, провозгласил:

– А сейчас, господа вновь произведённые, приглашаю вас на торжественный обед, – и царь пошёл, неспешно, к высокой белой двери, в позолоте, с орлами на створках.

Двери открылись при приближении Николая II и по обе их стороны застыли рослые кавалергарды.

В зале стояли скромно сервированные столы. Много было, на что Каледин сразу обратил внимание, водки.

Николай II сел за один стол с Куропаткиным, ещё какими-то генералами, которых Каледин не знал.

Возле каждого прибора лежали аккуратно перевязанные золотистым шнуром полковничьи погоны, за столом казаков – с васильковыми просветами и вензелем « Н».

Куропаткин подал команду налить бокалы, встал и провозгласил тост за Государя Всероссийского, милостями которого сегодня в русской армии появилось девяносто два новых полковника, которым Отечество вверяет своё бережение и защиту.

– Войска, Вам вверенные, – заключил он, – стяжают славу победителей на Дальнем Востоке и благодарное Отечество и Великий Государь воздадут достойные почести героям.

Слава Самодержцу всероссийскому! В веках процветать царствующей династии!

Ура, господа офицеры!

Все в едином порыве встали, и под здравицы из-за разных столов, выпили.

До дна осушил свой бокал и Николай II. Каледин, всегда пьющий очень мало, лишь пригубил свой бокал и поставил на стол.

Его соседи недоумённо посмотрели на своего товарища, но ничего не сказали.