Шрифт:
— Чёрт бы побрал Хикса. Он слишком самоуверен. Итак, базы нет. Тогда переправьте немедленно последние партии оружия и амуниции Энверу, пока не поздно. Пусть вооружит имеющийся у него контингент. Сейчас пойдём на всё... Сэр Уинстон чрезвычайно недоволен. Он требует... Ташкент.
— О!
— Дело серьёзное. Надо, чтобы басмачество продержалось ещё немного. Поход решён. Этой осенью. На Самарканд, Бухару, Хиву... Только неясно, кто его возглавит. Кому мы передадим все эти тысячи винтовок, патроны, пулемёты...
— Ибрагиму.
— Туркестанскому Робин Гуду... Храброму Робин Гуду, но он только Робин Гуд... тупой, невежественный...
— Но он верен нам.
— Что делает Энвер?
— Собирает силы... ведёт переговоры с главарями... с Ибрагимом.
— Придется рискнуть. Пусть Энвер станет полноправным главнокомандующим, пусть собирает силы. Ибрагиму дайте указание подчиняться Энверу.
— Значит, оружие передать ему?
— Послушайте, Петерсен. У вас сомнения? Говорите.
— Большой караван оружия уже на той стороне... Его повел Хикс. У него задание передать всё Энверу.
— Пошлите нарочного. Пусть поделит между Ибрагимом и Энвером — по-братски.
Сахиб замялся. Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби выжидал.
— Неприятно одно обстоятельство, — проговорил сахиб. — Мы получили из Бухары сведения, что Энвер как будто делает ставку на религию, на панисламистское движение... По всей Бухаре кричат: «Борьба с неверными»... не против большевиков, а против... кяфиров.
— Это точно.
— И у вас такие сведения? Вот видите, мы должны действовать крайне осторожно. Фанатизм — дьявольски опасная штука.
— А без него как поднять горцев?
— Ну, знаете ли... Мы сами в Индии сидим на пороговой бочке. Мы покорили Индию мечом и мечом её удержим. Я не настолько лицемер, чтобы утверждать, что мы держим Индию в своих руках ради просвещения бедняжек-индусов. К чёрту. Индия — рынок сбыта, Индия — источник наших богатств. И мы не позволим какому-то авантюристу совать нос в наши дела... Посмотрим. Пусть Энвер смотрит на север, но если только он сунется на юг... Впрочем, это в будущем. Сегодня мы делаем ставку на Энвера. Желательно, чтобы вы лично повидали его.
Важный сахиб не был бы столь самонадеян, если б услышал другой разговор, происходивший примерно в то же врехмя.
— Дело чрезвычайной важности, — сказал Пантелеймон Кондратьевич, — и очень спешное.
Он разложил на столе карту.
— Мы стоим ориентировочно на линии реки Вахш. Кое-где наши части уже переправились на ту сторону. Гриневич где-то здесь. Дальше не разбери-поймёшь: наши, басмачи, бандиты, головорезы, энверовцы. А вот здесь, в районе междуречья — между Кафирниганом, Вахшем и Пянджем, — идёт мышиная возня. Мы получили сведения, что здесь двигаются караваны с английским оружием, боеприпасами. Тайные склады. Наступать мы начнём не раньше, чем дней через десять, а за это время винтовки и пулемёты уплывут к басмачам.
Сухорученко посмотрел на Файзи и проворчал:
— Одного не понимаю, разговор серьёзный, командирский, а тут... сидят...
Лицо Файзи сразу начало темнеть, и рука запрыгала на колене.
— Потише, Сухорученко, — резко заметил Пантелеймон Кондратьевич, — Файзи Шакир — такой же командир, как и ты.
— Чего же он в халате... басмачом расселся.
— Файзи Шакир — командир коммунистического доброотряда. Понятно?!
Но Сухорученко остался не очень удовлетворён и пробормотал:
— Разные бывают доброотряды, а вообще...
Файзи не выдержал и поднялся, весь красный и дрожащий от гнева.
Пантелеймон Конадратьевич резко сказал:
— Товарищ Сухорученко, извинись. У нас не базар, а командирское совещание.
— Ладно, извиняюсь, — буркнул Сухорученко, — ты уж не сердись, — обратился он к Файзи, — такой я...
— В короткий срок надо прорваться в район кишлака Курусай, — продолжал Пантелеймон Кондратьевич.
— С боем? — спросил Сухорученко.
— По возможности, без боя. И ликвидировать контрабандистов. Оружие или вывезти, или уничтожить.
— Э, без драки тут не обойтись, — довольно потирая руки, заметил Сухорученко, но тут же взгляд его упал на Файзи, и он опять недовольно протянул: — А он тоже с нами?! В виде принудительной нагрузки?..
Больших усилий стоило Файзи сдержаться, но он всё же запротестовал:
— Он плохой... Много кричит! Зачем так много кричит? Думает — он один человек, другие собаки, что ли?!