Петра я застал только четырех учеников, а у Андрея их было 18. Через всю школу стоял

длинный стол, за которым и учились все ученики и Богорского и Знивелича; а кому не

хватало места за столом, тот садился прямо на пол. /28/ Учителя не очень-то интересовались

нашей учебой: бывало, по два, а то и по три дня не заходили в школу. Промолчу о том, где

они проводили эти дни, только что когда они возвращались в школу, мы дрожали от страха,

27

как осиновые листья; тряслись, поджидая своих наставников, и не знали, в каком

настроении прибудут они в школу. Мы только твердо держались того мнения, что нельзя

высматривать учителей, считали, что если будем выглядывать, то учитель вернется

сердитый и тогда горе-горькое ученикам!..

Каждый ученик должен был пойти в соседний сад Грицка Пьяного, нарезать там

(конечно же, украдкой, чтобы хозяин не заметил) вишневых розог, принести их в школу и

ждать, пока учитель выпорет его этими розгами. Бивали нас часто и крепко! Небитым

оставался только тот ученик, до коего не доходила очередь, потому что учитель уставал от

битья и ложился спать. А если учитель возвращался в школу в хорошем настроении, то

выстраивал нас всех в ряд и спрашивал: «А что, хлопцы! Боитесь вы меня?» Мы все в один

голос по его приказу должны были кричать: «Нет, не боимся!» — «И я вас не боюсь», —

веселился учитель, распускал нас по домам, а сам ложился спать.

Многое можно было бы еще рассказать об этой незабываемой для меня кирилловской

школе, да вряд ли это будет интересно кому-нибудь, кроме меня и моих товарищей, из

которых едва ли найдется три человека, научившихся в школе читать. Все они

возвраща-/29/лись из школы к сохе и бороне такими же грамотными, какими и приходили в

школу. Однако разговор пойдет не о школе: я о ней вспомнил лишь потому, что там я

впервые услышал о Тарасе Шевченко.

Как-то раз учитель был очень зол и перепорол б'oльшую часть учеников. Положили

старшего из учеников (давно уже ныне покойного) Василя Крицкого. Встав из-под розог и

поправляя штаны, Крицкий сказал: «Эх, нет на тебя Тараса!» Услышав эти слова, учитель

еще больше разошелся; снова положил Крицкого и снова принялся стегать его.

Случай этот произвел на меня, еще новичка, большое впечатление; мое детское сердце

захотело узнать, что это за Тарас такой, что о нем нельзя даже вспомнить в школе. Идя

вместе с Крицким из школы по улице, я спросил его про Тараса. Крицкий рассказал мне, что

в школе недавно учился Тарас Грушевский (это было уличное прозвище Шевченко);

однажды учитель вернулся в школу очень пьяный Тарас связал его и высек розгами, а сам

бросил школу и теперь где-то в господском дворе. Крицкий добавил, что Тарас любил

рисовать, и рисунки его есть у школьного товарища Тараса — Тараса Гончаренко. Вскоре я

зашел к Гончаренко и увидел прилепленные на стенках хаты рисунки Тараса Грушевского:

это были лошади и солдаты, нарисованные на грубой, серой бумаге.

После этого я, пожалуй, до 1837 года ничего не слышал о Тарасе Григорьевиче, пока его

брат Никита, придя однажды ко мне, не попросил написать для него письмо к Тарасу. Тогда

я и узнал, что Тарас живет в Петербурге и учится живописи. Когда я писал письмо для

Никиты, не знаю, как и почему, захотелось мне приписать поклон и от себя Тарасу. Через

некоторое время Никита опять пришел, теперь уже, чтобы я прочитал ответное письмо,

которое он получил от Тараса. Тарас передавал поклон и мне. Это было наше первое

заочное знакомство.

Все свои письма к Никите Тарас писал по-украински; и я подумал, что он пишет по-

украински потому, что считает, будто мы такие глупые, что не понимаем по-великорусски.

Меня это обидело, однако я никому об этом ни слова не сказал, а Никита даже рассердился и

попросил, чтобы я написал об этом Тарасу. Не помню точно, что же именно я написал...

Мало-помалу Тарас начал, хоть и редко, писать мне и просить, чтобы я передал его братьям

то одно, то другое. Очень жаль, что я не сохранил первых писем Тараса. Одно только

хорошо помню: узнал Тарас, что художник Федор Бойко, женатый на его сестре, начал пить

безмерно и обижать с пьяных глаз свою жену - сестру Тараса. И написал через меня Никите