– Не стоит огорчаться. Это была не последняя возможность.

Вытряхнуть душу из дружка Хисоки? О да. Но милорду-то откуда об этом известно?

– Это вы о чем, милорд?
– уточняю я, подхватывая с проплывающего подноса бокал с прохладительным и усаживаясь рядом с Нару на низкую банкетку. Хотя наши мысли и сонастроены, потенциальное недопонимание разумнее завершить, не начиная, а нависать над собеседником - дурной тон, даже если на месте не сидится.

– О Списке, разумеется.
– Нару чуть приподнимает бровь.
– Я бы не стал утешать тебя в иных горестях, тем более что прочие мои новости скорее обнадеживающие. Я передал ходатайство в Высокий Суд.

– Это радостная новость, - киваю я.
– А что со списком? Он в этом году странно выглядит, но кто я, чтобы это обсуждать?

– - Не более странно, чем всегда, - со вздохом отвечает Нару, - но я сожалею, что не вижу там твоего имени.

Я тоже сожалею. И завидую. Хорошо, что свет в этом уголке залы приглушен и звукопоглощающий конус скрывает наш разговор от фланирующих гостей.

– С чего бы ему там оказаться, - выражаю обоснованное недоумение.
– Правда, отчего там оказался мой сосед, я тоже не понимаю. Высшая мудрость, вероятно?

– Эстаннис отличился в последние годы войны, как говорят, - разводит руками Нару, - но я твой покровитель, а не его, и не знаю деталей. Впрочем, ты имел все шансы добиться в нынешнем году этой чести, не случись то, что случилось.

Как я только не раздавил бокал в руке!

– Даже так?
– И волею случая ровное гудение голосов в зале прорезает смех Эстанниса. Я кошусь в ту сторону со злобой проигравшего.
– Так он на моем месте?

– Не знаю, твое это место или его собственное, - пожимает плечами милорд, - и теперь этого уже не узнаешь.

– Мне было все равно... до того, как в разговоре он принялся так сладко сочувствовать моей семье в постигших ее несчастьях, что... а, что тут говорить. Не самая страшная неудача в жизни, хотя утешение слабо.

– Я хочу, чтобы эта неприятность была самой большой из тех, что тебя терзают, - серьезно говорит Нару.
– Досадно быть исключенным из Списка, но это всего лишь досада. Как сейчас твой Лери и как Эрик?

– Эрик в порядке, - отвечаю я, - Лери я не видел уже несколько дней, но врачи полны оптимизма.

– Я надеюсь, вместе со здоровьем к нему вернется и здравый взгляд на события.
– Нару разводит руками: - Лерой уже достаточно взрослый мальчик, чтобы понимать, что никакая ложь перед Высоким судом невозможна.

– И хвала богам, - соглашаюсь я.
– Я устал быть в конфронтации с семьей, хоть бы это закончилось поскорей.

– Я только надеюсь, что, закончив разлад, вы сможете навсегда закрыть и образовавшуюся трещину, - вздыхает Нару. Я киваю: эта надежда разделена на двоих, но было бы лучше, если бы делили ее четверо.

– Кто может сказать наверняка...
– помрачнев, отвечаю, и тут же обрываю себя: как бы не накликать беды.
– Да нет, что за глупости. Конечно, мы помиримся в итоге.

– Я даже не сомневаюсь в этом, но...
– Нару умолкает и продолжает очень спокойным, увещевающим тоном: - постарайся быть мягче со своими родными, Иллуми, и тебе не придется врачевать то, что разорвано.

– Я уже мягче пуха, - угрюмо отвечаю, - но ситуация слишком тяжела. Может быть, когда Лери выздоровеет, дело пойдет на лад.

Я сам в это не верю, хотя стоило бы.

И Нару это чувствует, но - удивительно - понимает неверно.

– Ладно-ладно, прости, - он примиряюще воздевает ладони.
– Я и так слишком беспокоюсь за тебя. Жаль, все же, что ты не получил этой награды - она бы смягчила ситуацию и придала дополнительный вес твоей правоте.

– Простите меня, милорд, - отвечаю я.
– Из меня сегодня отвратительный собеседник. И, признаюсь честно - я тревожусь.

– Я не меньше, - кивает покровитель, накрывая мою ладонь своей.
– Но я уверен, все придет к счастливому финалу.

Ночь катится к середине, но прием и не думает кончаться: последние гости разъедутся только утром, сейчас самое веселье... я здраво полагаю, что дражайшей так же не хочется оставаться здесь до утра, как и мне. Найти ее в бурлящей, смеющейся, сверкающей драгоценностями толпе не так легко, но в итоге я с этой задачей справляюсь. Миледи стоит, попирая ногами водную гладь, и рассеянно крошит хлеб снующим под прозрачной платформой рыбкам.

– Домой?
– предлагаю я, и Кинти кивает. Она тоже устала: не так от шума, как от переживаний. Были времена, когда мы шутили и смеялись по пути домой, обмениваясь впечатлениями вечера, сейчас же едем молча и расстаемся с суховатым пожеланием доброй ночи.