Кстати, о воде. На третьем часу беспрерывной болтовни я начинаю ощущать определенный дисбаланс жидкости в организме. Горло пересохло почти до хрипа, а вот кое-от каких излишков не мешало бы избавиться.

Моя просьба о техническом перерыве на попить и отлить не вызывает у полиции восторга, однако десятиминутное разбирательство с участием истомившегося молчанием адвоката заканчивается победой Дерреса: тот дожимает противника, припомнив нечто совершенно зубодробительное и законодательное. Так что, неохотно и "всего на пять минут, Форберг", но перерыв я получаю. И, рысцой вернувшись из сортира, куда меня водит конвой, успеваю еще отпить из стоявшего на столе графина. Следователь и так смотрит волком, словно готов выхватить даже этот стакан прямо у меня из руки, поторапливая.

И все снова идет по кругу.

"Чем вы можете объяснить наличие ваших, и только ваших, отпечатков на оружии?" "Вы не передавали это оружие кому бы то ни было?" "Ваше военное прошлое не оставило вам наследства в виде внезапных головных болей или выпадения памяти?" "Вы не принимали никаких медицинских препаратов в день бала?" "Вы успели обзавестись знакомыми в столице или за ее пределами?" "Близких контактов вы завести не успели? Со слугами, возможно? Вашего дома или милорда Табора?"

Нет, нет и нет. Все выстрелы в молоко, но следователя это не обескураживает. Впечатление, словно он намерен взять меня измором, положившись на количество, а не смысл вопросов.

В какой-то момент Деррес выразительно стучит пальцем по хроно.
– Напоминаю, сэр, что согласно процессуальному кодексу допрос, не сопровождаемый заключением под стражу, не может длиться более пяти часов подряд. Я веду запись.

Какая неожиданность? Похоже, я могу идти?

– Подозреваемый взят на поруки лично Старшим Эйри, - замечает капитан с плохо скрытым ехидством.
– Если тот пожелает забрать своего родственника, я с удовольствием передам барраярца в его руки. Или в руки человека, которого Старший наделил подобными полномочиями. У вас есть доверенность такого рода, господин Деррес? Нет? Какая жалость. В таком случае подозреваемому придется пока побыть у вас. Наряд на его перевозку я могу выделить только с появлением утренней смены.

– За меня внесен залог, - поправляю мягко.
– Вы что, желаете оспорить эту сумму, капитан?

– А вы и не арестованы, - пожимает он плечами.
– Но разгуливать свободно мы вам позволить не вправе. Ждите своего поручителя или утренней смены.

Какая, право, мелочность. Как будто Иллуми не вытащит меня отсюда сразу же?

Ни досады, ни, тем более, паники я не испытываю. Скорее всего, подсознательно я ждал если не такого варианта развития событий, то какой-нибудь гадости - точно.

– Деррес, вы можете вытащить меня отсюда поскорее?
– спрашиваю, наклонившись.

Адвокат явно разрывается между необходимостью курировать подопечного здесь и неотложной надобностью повидать своего клиента.

– Я предоставлю требуемые вами документы в кратчайший срок, - говорит он наконец.
– Но для этого я должен уехать. Надеюсь, вы понимаете, капитан, что до момента моего возвращения всякий допрос подозреваемого должен быть приостановлен? Я оставляю моему подопечному записывающий монитор.

– О чем речь, - капитан полиции ехидно улыбается.
– Если вы обернетесь за час-другой, господин Форберг просто подождет вашего возвращения. Прямо здесь, в кресле. Или он предпочтет прилечь отдохнуть в комфортном охраняемом помещении? Нет? Не настаиваю.

Адвокат одобряюще похлопывает меня по плечу.

– Если вы не устроите ничего катастрофического и не дадите новых показаний, противоречащих существующим, - тут взгляд мэтра приобретает дивную выразительность, - то вам не придется прождать более двух часов. Я вызову скоростной флайер.

Деррес покидает меня, торопясь изо всех сил, а мне достается холодноватый кивок следователя и продавленное, но мягкое кресло в углу его кабинета. На меня неожиданно накатывает упадок сил, мышцы делаются вялыми, словно разговор был тяжелым спаррингом, вытянувшим из меня всю энергию. Странно, час еще не поздний, что же меня так клонит в сон? Сейчас я бы не отказался прилечь и на топчан из голых досок, а тем более подремать в мягком кресле. Пусть крепко в нем не уснешь, но сторожкая полудремота-полубодрствование тоже сойдет.

Я не очень понимаю, сколько прошло времени.

– Вы можете не храпеть, Форберг?
– вдруг доносится сквозь пелену сна раздраженный голос полицейского.
– Отвратительная привычка.

Да неужели я храпел? Я вздергиваюсь, сажусь ровнее. Голова у меня тяжелая, а состояние совершенно нереальное, словно пленочка сна по-прежнему застилает мне глаза.

– А вам-то, - машинально огрызаюсь почему-то, - что за дело, к чем я привык по ночам?

Ответный смешок не слишком приятного свойства явно намекает на мои гипотетические ночные обязанности. Но вслух капитан ограничивается лишь шпилькой: - Не пытайтесь меня убедить, что вы хрупкое создание, не привыкшее к ночным бдениям.